Фенимор Купер СЛЕДОПЫТ

Глава первая

Их было четверо: двое мужчин и две женщины. С благоговейным удивлением смотрели они на открывавшийся перед ними вид. Чтобы лучше видеть все детали картины, они взобрались на огромную груду деревьев, вырванных бурею и сваленных друг на друга. Среди торжественного сумрака мрачных и сырых тайников американских лесных дебрей такие прогалины, образованные бурей, являются как бы светлыми оазисами. Груда деревьев, о которых мы теперь говорим, находилась на вершине небольшого холма. Он был невысок, но, несмотря на это, с его вершины открывалась широкая панорама — редкое зрелище для человека, путешествующего в лесах. Огромные стволы, опрокинутые ударами ветра, переломленные, как соломинки, так переплетались между собою ветвями, что их сучья вполне могли служить и лестницей и опорой для рук. Одно большое дерево было вырвано с корнями и торчало кверху комлем; корни его, забитые землей, представляли собою нечто вроде площадки, на которую и взобрались четверо путешественников. Двое из них, мужчина и женщина, были индейцы и принадлежали к племени тускароров.

Спутниками их были: мужчина, наружность которого указывала, что он провел жизнь на океане — кем-нибудь вроде простого матроса, и молодая девушка с кротким, скромным и умным выражением оживленного, подвижного лица.

К западу — только в этом направлении перед путниками открывалась даль — взор скользил по океану могучей, великолепной листвы, расцвеченной всеми оттенками, свойственными сорок второму градусу северной широты. Вяз с грациозной плакучей вершиной, разнообразные виды клена, многочисленные породы американского дуба, широколиственная липа сплетали свои ветви, образуя широкий лиственный ковер, терявшийся вдали, у самого горизонта. То там, то здесь среди прогалин виднелись более низкорослые березы, осины с трепещущими листьями, различные породы орешника — обитатели тех стран, где природа не очень богата; они казались жалкими и невзрачными среди гордых, могучих деревьев. Местами прямой высокий ствол сосны возносился над морем зелени, точно огромный обелиск, искусно воздвигнутый среди лиственной долины. Вокруг — необозримая зеленая даль, нежная игра красок и оттенков, все переливы света и тени; торжественное спокойствие природы внушало чувство, граничившее с благоговением…

— Дядюшка, — сказала своему спутнику удивленная и очарованная девушка, едва прикоснувшись к его руке, чтобы взобраться на площадку, — это похоже на океан, который вы так любите!

— Вот что значит невежество и девичье воображение, Магнит! (Так часто называл свою племянницу моряк, намекая на ее привлекательность.) Только дитя может сравнить эту пригоршню листьев с Атлантическим океаном! Все эти древесные верхушки можно было бы прикрепить к камзолу Нептуна^[1] вместо букета.

— В ваших словах, дядюшка, кажется, больше шутки, чем правды. Посмотрите: мили тянутся за милями, а видны только листья и листья. Что же еще увидели бы вы на океане?

— Что еще? — повторил дядя, двинув нетерпеливо локтем, которого касалась племянница; руки его, скрещенные на груди, были заложены за борт камзола из красного сукна, какие носили в ту пору. — Но где же, где пена валов, голубая вода, буруны, киты, смерчи и вечные перекаты волн в этом лесном клочке, моя милая?

— А где же эти древесные вершины, это торжественное молчание, эти благоуханные листья и прекрасная зелень на океане, дядюшка?

— Глупости, Магнит! Если бы ты что-нибудь смыслила в этом, ты бы знала, что зеленая вода сулит гибель моряку.

— Но зелень деревьев — совсем другое дело. Слышите этот звук? Это ветерок дышит в листве.

— Послушала бы ты дыхание северо-западного ветра в открытом море, дитя, и потом бы уже говорила о дыхании ветра! Но где же штормы и ураганы, где же муссоны и восточные ветры в этом лесном уголке? И какие рыбы плавают под этой тихой поверхностью?

— Место, на котором мы теперь находимся, доказывает, что здесь бывали бури, дядюшка; и если под этими деревьями нет рыб, то есть звери.

— Ну, не знаю, — отвечал дядя наставительным тоном моряка. — Нам в Албани^[2] насказали много историй о диких зверях, которых будто бы мы встретим, и, однако, мы еще не видели никого, кто бы мог испугать даже тюленя. Не думаю, чтобы какой-нибудь из ваших сухопутных зверей мог сравниться с акулой южных широт!

— Посмотрите! — вскричала племянница, увлеченная больше величественною красотою леса, чем доводами своего дяди. — Видите, там, над деревьями, поднимается дым? Не жилье ли там?

— Вижу, вижу. Дым — признак того, что здесь живут люди, а это стоит тысячи деревьев. Надо показать Ароухеду^[3], который может пройти мимо порта, не заметив его. Там, где есть дым, есть и камбуз^[4].

Старый моряк вынул руку из камзола, легонько тронул за плечо индейца, стоявшего рядом, и показал ему на дымок, который поднимался над листвой в расстоянии мили от них и, расплываясь почти неприметными струйками, исчезал в воздухе.

Тускарора был одним из тех воинов с гордой осанкой, которые прежде часто встречались среди туземцев Америки; хотя он нередко бывал в поселениях и имел случай познакомиться с обычаями и даже языком белых, однако сохранил дикое величие и спокойное достоинство вождя. Его отношение к моряку было дружественно, но сдержанно, так как индеец, видевший много офицеров на различных военных постах, не мог не заметить, что его спутник был только нижним чином. В самом деле, спокойная гордость тускароры внушала такое уважение, что Чарльз Кап (так звали старого моряка) не позволял себе в отношениях с индейцем никакой фамильярности, хотя знакомство их продолжалось уже больше недели. Однако вид дыма поразил моряка не меньше, чем неожиданное появление паруса в открытом море, и он в первый раз рискнул коснуться плеча индейца.

Зоркий глаз тускароры вмиг заметил дым. С минуту индеец стоял, легко приподнявшись на носках, раздув ноздри, подобно серне, чующей новую струю в воздухе, и неподвижно устремив взгляд в ту сторону, как гончая собака, ожидающая выстрела своего хозяина. Потом он опустился, и из груди его вырвалось тихое восклицание, звук мягкий и нежный, так не похожий на резкие вопли индейского воина. Внешне он был спокоен, и только его черные орлиные глаза пытливо всматривались в лиственную даль. И дядя и