племянница отлично знали, что их продолжительное путешествие по незаселенным местам было сопряжено с опасностями; но они не могли решить, хороший или дурной признак этот дым, говорящий о том, что неподалеку от них есть другие люди.

— Онеиды или тускароры должны быть поблизости, Ароухед, — сказал Кап. — Не отправиться ли нам к ним, чтобы спокойно провести ночь в их вигваме?

— Здесь нет вигвама, — спокойно отвечал Ароухед, — слишком много деревьев.

— Но должны же здесь быть индейцы? Может быть, тут кто-нибудь из ваших старых друзей, мистер Ароухед?

— Нет тускароры, нет онеиды, нет могавка. Это огонь бледнолицего.

— Что за дьявол! Вот это, Магнит, уже превосходит понятия моряка: мы, старые морские собаки, можем отличить матросский табачок от солдатского и гнездо речного матроса от койки настоящего моряка; но, думается мне, самый старый адмирал во флоте его величества не отличит королевского дыма от дыма угольщика!

Мысль, что по соседству, в этой лесной пустыне, есть человеческие существа, оживила лицо и взор стоявшей возле него девушки. Не зная, что подумать — потому что они оба часто имели случай удивляться знанию или, лучше сказать, инстинкту тускароры, — она сказала:

— Огонь бледнолицего! Не может быть, дядюшка, чтобы он узнал это!

— Десять дней назад, моя милая, я был бы поражен этим больше, чем сейчас. Позвольте мне спросить вас, Ароухед, почему вы думаете, что это дым бледнолицего, а не краснокожего?

— Сырое дерево, — ответил воин с таким спокойствием, с каким педагог объясняет арифметическую задачу бестолковому ученику, — много сырости — много дыма; много воды — дым черный.

— Но, с вашего позволения, мистер Ароухед, — дым не черен и его немного. На мой взгляд, он так же легок и воздушен, как и тот, который поднимается из-под капитанского чайника, когда нет на корабле ничего, чтобы развести огонь, кроме двух-трех щепок, завалявшихся в трюме.

— Много воды, — возразил Ароухед, покачав головою. — Тускарора умен и не будет делать огня из воды; у бледнолицего — много книг, а жжет он все: много книг — мало знаний.

— Что верно, то верно, — сказал Кап, который не слишком благоговел перед наукой. — Эту стрелу пустил он в ваши книги, Магнит! Индейский вождь по-своему здраво рассуждает. Теперь скажите, Ароухед, как далеко мы, по вашему расчету, от той лужи, что вы зовете Великим Озером и к которой мы пробираемся столько дней?

Тускарора посмотрел на моряка с видом спокойного превосходства и отвечал:

— Онтарио — подобно небу; одно солнце — и великий путешественник увидит его.

— Да, это правда, я могу назваться великим путешественником; но из всех моих путешествий это было самое продолжительное, наименее поучительное и наиболее отдаленное от океана. Если эта лужа пресной воды так близко от нас, Ароухед, и в то же время так велика, то пара добрых глаз должна бы увидеть ее отсюда.

— Смотри, — сказал Ароухед, со спокойной грацией простирая руку, — Онтарио!

— Дядюшка, вы привыкли кричать «земля», но еще не привыкли кричать «вода»! Вы не видите ее? — сказала, смеясь, племянница.

— Как, Магнит, неужели ты думаешь, что я не узнаю моей родной стихии, когда она у меня на виду?

— Но Онтарио — не родная ваша стихия, любезный дядюшка: вы сроднились с соленой водой, а это — пресная.

— Такое различие могло бы сбить с толку молодого моряка, а не меня, старого и опытного. Я узнаю воду хоть в Китае, моя милая!

— Онтарио! — повторил Ароухед настойчиво, снова протягивая руку к северо-западу.

Кап впервые со дня знакомства с тускаророю посмотрел на него с каким-то чувством презрения; тем не менее, он продолжал следить за направлением руки и глаз вождя, который, по-видимому, указывал на одно, ничем не заслоненное, место в небе, немного повыше лиственной равнины.

— Да, да, этого-то я и ожидал, когда оставлял берег океана, чтобы итти к этой пресной луже, — сказал Кап, пожав плечами. — Онтарио может находиться там, и с таким же успехом оно может уместиться у меня в кармане. Я думаю, однако-же, когда мы до него доберемся, на нем хватит места повернуться нашей лодке. Но, Ароухед, если неподалеку от нас белые, то мне хотелось бы подойти к ним на такое расстояние, чтобы можно было их окликнуть.

Тускарора наклонил голову в знак согласия, и путешественники сошли с корней поваленного дерева. Когда они ступили на землю, Ароухед выразил намерение итти к огню, узнать, кто зажег его; всем же другим, в том числе и жене своей, он предложил вернуться в лодку, оставленную ими на реке, неподалеку, и дожидаться там его возвращения.

— Как же это, вождь? — возразил старый Кап. — В неизвестной нам стране было бы безрассудно отпустить лоцмана так далеко от корабля. С вашего разрешения, мы не хотим разбивать компанию.

— Чего хочет мой брат? — спросил индеец сурово, хотя и незаметно было, чтобы он оскорбился таким явным недоверием.

— Вашего общества, мистер Ароухед, и ничего больше. Я пойду с вами и сам буду говорить с незнакомцами.

Тускарора согласился без возражений и снова приказал жене своей, терпеливой и покорной, черные и прекрасные глаза которой всегда обращались на него с выражением уважения, страха и любви, возвратиться к лодке Но здесь благодаря Магнит произошла заминка. Решительная и обладавшая достаточной силой воли при трудных обстоятельствах, она все же была женщиной. Мысль, что она будет оставлена обоими защитниками среди беспредельного леса, очень встревожила ее. Девушка заявила, что хочет последовать за дядей.

— После долгого бездействия в лодке прогулка будет полезна для меня, любезный дядюшка, — прибавила она, и румянец снова проступил на ее лице, которое побледнело, как ни старалась она казаться спокойной. — Между незнакомцами, может быть, есть и женщины.

— Ну что же, пойдем, дитя; все расстояние — не больше кабельтова^[5] и мы возвратимся еще за час до заката.

Получив разрешение, девушка, настоящее имя которой было Мабель Дунгам, приготовилась итти с ними; между тем Июньская Роса — так звали жену Ароухеда — беспрекословно пошла к реке: она привыкла к послушанию, одиночеству и мраку лесов.

Трое путников выбрались из бурелома, обогнули этот запутанный лабиринт и наконец пошли краем леса в нужном направлении. Для Ароухеда было достаточно нескольких взглядов, но старый Кап, прежде чем ввериться мраку лесной чащи, справился с карманным компасом, в какую сторону нужно итти, чтобы достигнуть дыма.

— Направлять путь по чутью, Магнит, может быть, и прилично индейцу, но неприлично человеку ученому, знающему свойства этой иглы, — сказал дядя, идя по легким следам тускароры. — Поверь мне, Америку