буксовала и, наконец, остановилась совсем.

– Сержант Гаджиев! – раздался снаружи голос начальника караула прапорщика Замкова, сидевшего всю дорогу, на правах главного, в тёплой кабине с водителем. – Ко мне!

– Пёрышкин! Остаёшься за старшего, – черноусый бодро, будто нисколько и не дремал до этого, выскочил наружу.

– Что делать будем, сержант? Мандец подкрался ближе некуда. Заметёт и заморозит к едрене фене заживо, если срочно что-то не придумаем, – прапорщик был собран и сосредоточен как в бою. – Каждая минута на вес золота.

– Сколько км до ближайшей деревни? Вы этот маршрут лучше меня знаете, товарищ прапорщик. Да и из кабины куда легче ориентироваться, чем из этого гроба, – сержант изо всей силы грохнул кулаком по железной обшивке «пассажирской» части автозака. Замахнулся, чтобы ударить опять, но прапорщик остановил его:

– Пять-шесть от силы. В нормальную погоду час пешего хода. Сейчас же,

в буран, когда дорогу вот-вот совсем заметёт – трудно даже предположить.

– Если кто-то один из нас, товарищ прапорщик, уйдёт искать трактор…

– Вот ты, Гаджиев, и отправишься на поиски. А мы с солдатиками попытаемся вытолкать машину.

– Това-а-рищ прапорщик, извините, но если толкать, то моя комплекция здесь, наверное, больше пригодится.

– Хорошо, сержант, – не стал возражать и впрямь не обладавший атлетическим телосложением начальник караула, – я пошёл пробиваться пешком, постараюсь поскорее раздобыть тягло, а вы повыталкивайте пока машину втроём. Спасение – только в движении вперёд. Лопата у водителя должна быть, а потребуется что-то из казённого имущества под скользящие колёса бросить, действуйте без опасений. Ответственность беру на себя. Жизнь солдат дороже. В общем, принимайте караул и не теряйте ни минуты!

– Есть не терять ни минуты! Пёрышкин, Ершов, к машине!

Из распахнувшейся двери автозак-фургона тут же выкатились как колобки облачённые в одинаковые армейские полушубки, ватные стёганные штаны и огромные валенки с соответствующими им по размеру не менее огромными калошами, на ходу завязывая под подбородками тесёмки шапок-ушанок, двое юношей, далёких, как и ушедший только что в ночь их начальник-прапорщик, от претензий на богатырскую внешность.

– Ефрейтор Пёрышкин!

– Я!

– Головка от… – не успев договорить популярнейшую, идеально срифмованную армейскую остроту до её логического конца (всего-то три буквы осталось), Гаджиев неожиданно вспомнил, что в этой машине в настоящий момент нет лопаты – наипервейшего помощника водителя любого, наверное, застрявшего в снегу или грязи транспортного средства. Упавшим голосом он отдал уже несколько видоизмененную по сравнению с изначально предполагавшейся команду:

– Озадачь нашего доблестного водилу-чудилу Мартиросяна, чтоб газовал враскачку до дыма из-под колёс, пока не сдвинемся по маршруту. Лопаты у этого героя нет, отдал перед выездом такому же, как он, гвардейцу, а назад забрать забыл. За такую безалаберность у Мартиросяна ещё будет возможность получить своё, когда в часть вернёмся. А пока нам здесь придётся потруднее, чем могло быть.

– Есть! – побежал к кабине Пёрышкин. А когда через пару минут вернулся, сержант и «салабон» Ершов уже изготовились толкать сзади тяжёлую машину. Присоединился.

– Жить хотим, так столкнём и покатим, – сержант Гаджиев был настроен решительно. – Автоматы, чтоб не мешали, быстренько сложить в кабине. Ершов, отнеси. И… раз-два-а, взяли!

Немало солёного пота, несмотря на лютый мороз со свирепым ветром, пролили бойцы-«краснопогонники» – водитель, выжимавший из вверенной ему автотехники всё возможное, и трое «толкачей», выжимавшие всё возможное из своих молодых организмов, чтобы стронуть с места буксующий автофургон с полутора десятками взрослых людей на борту. Полутора десятками здоровых мужчин, числящихся «грузом», при этом грузом особо опасным, почему и должным образом охраняемым. А значит, в свою очередь, и запрещённым к какому-либо его использованию. Поскольку же любое использование без каких-то специальных санкций «сверху» транспортируемого под охраной груза незаконно по определению, так же как в принципе незаконна его хотя бы временная выгрузка до прибытия на место назначения, то груз должен оставаться в статусе груза до конца пути. Вернее – до полной, юридически оформленной его передачи адресату. И, само собой разумеется, груз должен быть от момента приёмки и до самой сдачи не только надёжно охраняем, но и находиться строго взаперти.

Трудно сказать, сколько точно – двадцать, тридцать минут или час, а может и все два надрывались они в неимоверных усилиях протолкнуть злосчастный гружённый по самый свой нормированный предел автозак хоть на метр вперёд, – ориентировка во времени была потеряна ими сразу. Но усилия эти были, факт, безрезультатны. Слегка отупевшие от такого бестолкового сверхнапряжения, когда в глазах темно, а тело готово махнуть на всё, свалиться в ближайший, желательно помягче, сугроб и забыться в приятном расслабляющем, нередко чреватом, однако же, гибелью от резкого переохлаждения сне, ефрейтор Пёрышкин и рядовой Ершов уже совсем собрались рухнуть от потери сил. Но не успели. Бравый их «старшой» сержант Гаджиев сорвался раньше.

Горячего кавказца словно взорвало изнутри. Вдруг перестав толкать дёргающуюся беспомощно-натужными рывками и ревущую ревмя машину, он воздел, потрясая, к небу сжатые в кулаки руки в армейских рукавицах, громогласно и многоэтажно выматерился по-русски, гортанно прокричал куда-то в темень длинную гневную тираду на родном языке и заметался, ожесточённо пиная снег, между машиной и окружающими её неумолимо растущими сугробами. Подбежав к автозаку, с силой заколотил сначала кулаками, а затем, всё больше и больше неистовствуя, тыловой частью автомата по железу.

Пёрышкин, Ершов и выскочивший из кабины испуганный Мартиросян растерянно глазели на взбесившегося сержанта и не знали, что предпринять. С одной стороны, сержант здесь старший по званию и должности, замещает, пусть и временно, но законно начальника караула. Кроме того, он – «дед», готовящийся грядущей весной уйти на заслуженный и, согласно рукописным лозунгам на гарнизонных заборах и туалетных стенах, «неизбежный как крах капитализма» «дембель». А «дедов» этот статус… – ещё более серьёзно, чем звание и должность. Традиционные неписанные законы в рядах советских вооружённых сил пока что незыблемы, и перечить старослужащему солдату, а тем паче сержанту дело гораздо более неблагодарное, если не сказать кощунственное, нежели прямо послать подальше иного молодого офицера. Но с другой – не рехнулся ли, часом, «дедуля» на нервной