знал, что такое коньки, но не спросил, чтоб не показать себя глупее Штефана. Он смутно догадывался, что это такая штука, на которой можно по снегу скользить. Подумав, он сказал:

— В деревне… Я там еще не бывал. Схожу, как подрасту.

— Там много домов, — пояснил Штефан. — А ребят-разбойников столько, что и не представишь… Пойдем кроликов посмотрим!

Ергуш принес из сарая лопату, начал расчищать дорожку к кроличьим клеткам. Он был необычайно сильный мальчик и тяжелой лопатой ворочал на удивление. Напрягаясь, откидывал снег, а длинная прядка светлых волос падала ему на лицо.

Клетки стояли в ряд на дощатом помосте. Через проволочные дверцы выглядывали серебристые и белые кролики с красными глазками, черными ушами и пятнами на мордочках; в некоторых клетках было по одному, в других — по два кролика. Они то принимались топать задними лапками, словно старались прогнать незнакомого им Штефана, то прятались за кучками сухой гороховой ботвы, которой Ергуш выстлал клетки, чтобы кроликам не зябнуть.

— Котиться не хотят, — с досадой сказал Ергуш. — Наверное, потому, что крольчата померзнуть могут. Вот весной — другое дело… Пойду сена принесу.

Он прошел через сарай и поднялся на сеновал, чтоб набрать сена в небольшую корзинку. На сеновале у трубы, на куче тряпья, спал озорной Хвостик. Свернулся клубком, мордочку по самые глаза спрятал под заднюю ногу. Он не двинулся с места, только открыл глаза и лукаво следил за размашистыми движениями Ергуша.

— Бездельник, — окликнул его Ергуш, — за что тебя только кормят?

Хвостик, пес не обидчивый, постучал хвостом по старому пиджаку, на котором устроился, и, зажмурив глаза, спокойно продолжал спать.

Ергуш с корзинкой сбежал во двор. Кролики оживились, они быстро задвигали носиками, подошли к дверцам клеток и принялись царапать лапками проволочную сетку. Торопили Ергуша — живей, мол, поворачивайся. Ергуш раздал им по клочку сена, принес ведро воды, выколотил из мисочек грязный лед и наполнил их свежей водой. Кролики аппетитно хрупали пахучее сено, макали мордочки в миски.

— Ей-богу, отдам коньки за эту молодую крольчиху, — проговорил вдруг Штефан Фашанга, влюбленно глядя на белую самку с черным пятнышком на морде.

— Она очень дорогая, — сказал Ергуш. — Я ее люблю больше всех. Тащи коньки, посмотрим. У мамки спрошусь…

ДИКИЕ УТКИ

Снег несколько осел, слабый южный ветер сдул его с деревьев. Стало видно до самой дороги.

Пролетели по небу дикие утки, покружились над Ольховкой и опустились за Гатью на левый рукав речки. Вода там текла быстро и не замерзала.

Пришел Штефан с коньками, сказал:

— Утки сели на воду. Пойду позову пана лесничего!

Он положил коньки на подоконник в кухне и выбежал.

Ергуш смотрел за ним из окошка и видел, как Штефан бежит по накатанной дороге. Далеко внизу, за каменным мостом, краснела черепичная крыша дома. Ергуш и не знал, кто в том доме живет. Но раз Штево бежит туда, значит, это дом пана лесничего.

Ергуш занялся коньками. Вертел их в руках, разглядывал и никак не мог понять, как за них взяться.

— Вот эти железки и есть коньки, — сказал он маме.

— Смотри мне, ноги поломаешь! — ответила мама, латая порванную одежду.

Ергуш сообразил, что коньки надо как-то приладить к ногам. Примерил к ботинкам, но коньки вроде были велики.

В окно было видно — идет лесничий с ружьем. За ним семенит Штефан, бара́ница^[2] на самых глазах. Чтоб видеть дорогу, Штефан сильно откидывал голову, отклонялся назад. Руки он грел в карманах.

— Идут! — сказал Ергуш, застегнув шубейку, и вышел во двор.

За ним следом Рудко, тоже в шубке, в суконных сапожках. Он робко поглядывал на Ергуша, будто хотел по лицу его прочитать — возьмет ли с собой, если пойдет с паном лесничим? Но Ергуш, смотревший на усатого лесничего с ружьем, не обращал внимания на Рудко.

Лесничий остановился. Штефан показал ему рукой на Гать, на то место, где могли быть утки. Махнул Ергушу — выходи, мол, на дорогу. Все это делалось в таинственном безмолвии.

Лесничий спустился к речке возле мостика. Попробовал лед — выдержит ли — и осторожно перешел на Гать. Штефан с Ергушем пробрались по его следам. За ними — руки в карманах, животишко вперед — проковылял маленький Рудко. А когда были уже на середине Гати, их догнал, взметая глубокий снег, любопытный Хвостик.

Но тут усатый лесничий обернулся, жестами приказал мальчикам остановиться, погрозил кулаком собачонке, а сам, медленно переступая, двинулся туда, где журчала речка.

Мальчики застыли как вкопанные, напряженно следя за лесничим. Хвостик кружился у их ног, ловил запахи, задрав мордочку. Он учуял что-то в той стороне, куда пошел лесничий, и уши поставил торчком. Временами доносилось утиное кряканье.

— Тише! — тихонько сказал Штефан.

Лесничий пригнулся — он был уже у самой воды, — сделал еще шаг, другой, прицелился… Стая уток взлетела, когда загремел выстрел. Хвостик, не привыкший к стрельбе, испугался, метнулся к мальчикам. Он не смотрел, куда прыгает, невежа, и сбил с ног маленького Рудко. Рудко свалился, жалобно завопил.

— Ничего не вышло! — крикнул лесничий, возвращаясь к мальчикам по собственным следам. — Одну-то я подбил, ее в сторону шибануло: видно, дробь мелка…

Хвостик не стал дожидаться лесничего. Недоверчиво поглядел он на ружье, поджал хвост, тявкнул тихонько и помчался восвояси. Утки, разделившись на три кучки, разлетелись по небу.

— А дал бы я тебе красивые перышки, если б утка была наша, — сказал лесничий Штефану. — Если еще увидишь, приди скажи. У них красивые перья в крыльях и хвосте да и мясо вкусное…

ТАИНСТВЕННАЯ ПРОГУЛКА

Вечером, когда стало светло от луны, выскользнул Ергуш из дома. С дороги как будто свистнул Штефан…

Прозрачная дымка висела над землей, как тоненькая паутина, искрились сверкающие звездочки на снегу. Месяц, казалось, стоит неподвижно и кто-то отрезал от него ломоть.

Штево Фашанга ждал на дороге, надвинув баранью шапку на глаза. Руки он держал в карманах, колени согнул и весь запрокинулся назад. Белый пар клубился у него под носом.

— А где же кирка-то? — спросил он. — Пора!

Ергуш тихонько прокрался к дровяному сараю, нащупал кирку, которую заранее поставил у самых дверей, и вернулся к Штефану.

Они перешли по замерзшей речке рядом с мостиком. На Гати лежал глубокий снег.

— Это недалеко, — говорил Штефан, утирая нос рукавом. — Котел замерз, переберемся запросто. Потом через Катре́ну — и вот тебе и Воля́рка… Не боишься?

— Ничего я не боюсь, — через силу выговорил