опустившихся от их тяжести до земли. Огурцы кончились, недавно я обнаружил под листьями последний, пропущенный мной — большой, перезрелый, такие обычно оставляют на семена. Но я не знал процедуры освобождения семян от огуречной плоти и зашвырнул овощ на луг, может быть, там разберутся с ним по-свойски.

Еще в природе появились уже знакомые мне минуты сторожкой тишины — когда весь лес вдруг притихает, замирает, будто настораживая уши-листья, чтобы дать оценку чьим-то приближающимся шагам.

Визит Кристины стал еще одним предзимним знаком. Шел пятый час субботы, когда зашуршал гравий на обочине дороги. Войдя ко мне, она села не на диван, а в компьютереное кресло, а меня жестом усадила на свое место на диване.

— Кое-что нужно было провернуть на работе, пришлось проехаться туда-сюда, — объяснила она свое появление у меня. И сразу сменила тон: — Мистер Спайдер, помнишь, я спросила у тебя, останешься ли ты здесь на зиму?

— Помню, — ответил я, почувствовав, что нам предстоит серьезный разговор.

— Сейчас этот вопрос отпадает. Кажется…. да нет, уже точно — мы, — с расстановкой произнесла она, — переезжаем — в Нью Йорк.

— Кто мы?

— Моя семья. Все вместе. Муж получил работу в Нью Йорке, мы присмотрели домик в Лонг Айленде, цена подходит, дочь спит и видит себя на 42-й улице…

Кристина помолчала, рука ее бродила по подлокотнику. Вот снова заговорила:

— А ты? Остаешься здесь или вернешься в Нью Йорк? Моя проблема, признаюсь, вот еще в чем, — и снова расстановка слов, — я — себя — без тебя — уже — не — мыслю. — Пауза, вздох. — Принимай это даже как объяснение в любви, а может, лепет глупой бабы, которая элементарно влипла.

Если остаешься — не представляю тебя одного здесь, среди зимы! — приезжать к тебе я уже не смогу. Ты будешь один, как медведь в берлоге. Если я скажу дома, что хочу повидать подруг, здесь у меня их три, мне могут позвонить на мобильный, или им — а меня нет. Начнется вранье с их стороны и с моей, изворачивание, которое я ненавижу. До сих пор, между прочим, я почти не врала. Так, по мелочам: мол, задержалась на работе, мол, трафик, мол, мотор зачихал…

А если переедешь… то и тут тоже есть проблема. Понимаешь… это, наверно, дурь, прихоть, каприз… но я уже не хочу ничего наспех. Эта твоя избушка меня вполне устраивает. Устраивала, — поправилась она. — Я постараюсь объясниться. Потерпи эту мою сентиментальную прозу.

— Ох, какую глупость я сейчас понесу! — Кристина помотала головой. — Все равно слушай. Я поняла, что не хочу терять ни тебя. ни того, что тебя окружает. Того, вернее, чем ты себя окружил. Только не обижайся, но сегодня я скажу тебе, что ты — не только ты сам cо своей бородой и запахом улья, но ты — еще и твой луг, тропинка, ручей, толстый дуб, ты под ним и твоя рука, протянутая мне через ручей… Твой дурацкий камин, бумага и ручка на столе — в общем, вся эта паутина, в центре которой ты находишься.

Только если собрать всё это вместе — получишься тот ты, какой мне нужен. А без луга, ручья и дуба кто ты? На улице я бы приняла тебя за обыкновенного бомжа!

Кристина сегодня не могла остановиться:

— Я тебе не говорила, что к лесу меня приучал дед — он показывал мне самые красивые и самые укромные его уголки? И когда я снова очутилась в лесу, у тебя, мне вспомнились те прогулки — удивительные, насколько я теперь понимаю, минуты встреч с… да, со сказкой, с страхом, с ожиданием чуда…

— Продолжай.

— Да нет, я ведь не об этом хотела говорить. О другом, важном: я не знаю, что делать. Я в растерянности. Может, ты что-то скажешь?

И тут же снова заговорила:

— Ты ведь — теперь-то — не останешься здесь на зиму? Зимой тебя просто-напросто заест тоска. Или слопают медведи. А там, в Нью Йорке… вот это самое важное: там все будет или обыкновенно (это ужасно), или похоже на элементарное воровство, а то и на молодое шкодничество. А мне это уже не подходит.

Мне хотелось возражать, но возражать было нечем.

— Да и ты там превратишья в обыкновенного, измордованнго гудками под окнами и суетливого любовника, и дверной или телефонный звонок может сдернуть тебя с меня в любую минуту…

— А как же бородатый художник Синтии? — все же нашел я довод.

— Не знаю. Мы с ней не вдавались, понятно, в подробности их связи. Она только раз обмолвилась насчет мычания и бороды, а после уже помалкивала. Может быть, и у них есть свои заморочки, ну, как и полагается.

Вот в каком я сегодня идиотском состоянии. Наверно, я не права. Наверно, есть выход. Наверно, это только сегодняшнее, вчерашнее, позавчерашнее мое смятение, может быть, завтра или послезавтра я буду думать иначе.

Да, вот еще что я хотела тебе сказать, чуть не забыла. Я с тобой разговаривала, — может быть, только здесь, — как ни с кем другим, и я ценю это. Я здесь другая, даже, знаешь, мало мне знакомая, я это чувствую, но такой мне быть нравится… Ну, это так, к какому-то слову, а слово я забыла…

— Ты в самом деле не в себе.

— Понимаешь, — все еще торопилась высказаться Кристина, — наша связь никого-никого не ущемляла, ну, надеюсь, что так, это была только моя личная жизнь, она не умаляла меня ни для кого (и опять я надеюсь, что это так), ни муж, ни дочь, кажется, не замечали ничего, мы все как-то со временем обособились… понимаешь, это была моя личная, личная, личная жизнь — и в нее никакому исповеднику не было доступа. А там… там будет совсем другое, там наверняка появится чувство вины, не знаю… а оно потребует от меня раскаяния, ну, я тебе об этом уже сказала…

Пока Кристина выговаривалсь, у меня рождались слова ответа, но тут же истаивали, как ничего не стоящие. Новость Кристины меня ошеломила, в мыслях был круговорот.

— Когда вы переезжаете? — Это был один из крутящихся в моей голове вопросов.

— Вещи уже пакуются. Громоздкая мебель остается, так что сборы облегчены. Именно это тебе важно знать?

— Снег на голову…

— Хоть какая-то эмоция у этого буддиста!

— Я перееду на зиму в Нью Йорк. Но еще вчера хотел вернуться сюда на следующую весну, если домик останет

ся в целости.

— Слушай, скажи наконец, что и ты не хочешь меня терять. Мне нужно это знать!

— Бог ты мой! Ты сказала, что не мыслишь меня без моего окружения. Ну так вот: я уже не представляю своего здешнего окружения без тебя!

— Паук. Лесной паук… Что будет с нами в Нью Йорке?! Ты ведь живешь в Бруклине? А я в другом конце…

— Я пока тоже ничего не знаю. Твоя новость слишком неожиданна. И ты ни разу мне не говорила об отъезде, хотя он уже намечался.

— Он мог затянуться, надолго, а тут вдруг этот дом в Лонг Айленде.

— Как у нас все шатко…

— Как всё на свете. А сейчас вообще всё рухнуло. Будем