- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (13) »
правого, что ли, обидел —
нож из кармана выудил…
Я всё это проходила,
всё это было, было
и повторяется вновь.
И ещё сто раз повторится.
Ты забыл, мир в Мир не влюбился,
Миру мир не нужен, однако.
Прощай, мой воин, ты в драке
погибнешь. Я старой стану,
кости твои достану
и напишу как было:
ты победил его —
правого из Петербурга.
Внучка кушает булку, хлеба на полях сжигают, зачем-то все едут в Израиль.
Нет, ты больше не будешь ждать уже ничего, эти порталы-порты связь времён, вот и всё. В стране каучуковой воли, в стране бумеранго-грёз не было лучшей доли, как осколки копить из слёз. Душа зачем-то держалась, за что-то цеплялась трава. Если ты не взорвалась, значит, сегодня жива.
Может быть и недолго нам всем тут осталось жить, но мы собираем осколки для того чтобы ими бить! Нет, мы больше не будем ждать уже ничего. Зачем-то твердим: «Не забудем!» — это все, что осталось нам. Всё. А небо сыпет «подарки» градом из взрывов и пуль, мы кровью пишем ремарки: «Сегодня я умер. Уснул.»
Я напишу вам книгу каменных веков, в ней мало кто будет жить без оков, в ней день на день ложится. Кто спит, тому ничего не снится; кто не спит, тот в оковы влезает. В этой книге даже господь страдает.
Жалость помноженная на участие — вот те маленькое твоё счастье (пей его воду — нет в ней броду). Нет у воды берегов! В книге моей лишь моря без оков, без берегов. Без лесов леса. И длинные, длинные волоса у царицы Печали.
Её грустить отучали, а она всё плакала с неба. И кто бы где не был, его накрывали её дожди: — Дождись, дождись равенства, братства! — Мы в рабстве! — кричали граждане в небо. В ответ доносилось: «Небыль.» И века каменьями ложились пока. Каменные, каменные века. И длинные, длинные волоса. Вот и вся книга, она не длинна, она дика.
Если есть на свете воины света, то обязательно где-то ходят воины тьмы. И где бы они ни ходили, их воины света ловили, ловили и ставили к стенке: — Где те большие застенки, где томятся воины света? Ответите вы и за это!
А воины тьмы молчали, видимо, заскучали и от скуки плевались только. Но воинам света не больно. На то они и воины света, чтоб ловить летающих где-то воинов тьмы: — Что сидишь, поэтесса, пошли не в кулачном бою махаться, а в бой великий ввязаться: в эти новые, новые войны, от которых тебе не больно, не больно уже никогда — такая твоя «звезда»!
И я шла в бои те и билась: сама с собой материлась, сама себе письма писала, сама себе задавала больные, больные вопросы: — Может, всё это бросить, плюнуть на жизнь и двинуть туда, где не смогут вынуть душу мою из тела — на звезду Андромеду хотела. Ведь зачем мне, воину света, разговаривать с воином тьмы? — говорю, говорю… Нет ответа. Да пропадом пропади!
Пропадом я пропадала, да и пропала б совсем. Но много прошло или мало, и вот я пишу за всех. Снова я воин света, ищущий воинов тьмы, и если есть они где-то, то должны за мною прийти, чтобы к стенке меня поставить и душу вынуть опять. Кто-то должен это исправить! Не хочу об этом писать.
Белые бедуины, чёрные города, дули мы детям в спины, казалось бы, навсегда. Песок уходил в воду, мозоля злые глаза. Дети по переходу шли в чужие края. Молча солнце смотрело, лукавя хитрый свой глаз, чего-то оно не успело, но это уже не про нас. Ловко или неловко в усталые души глядеть.
Дети шли. Мы смотрели. Им и это терпеть. Белые пароходы мелькали где-то вдали, дети шептали: «Уроды!» Куда, куда ж они шли? Памятники Вселенной — детские эти следы. Мы их сотрём, несомненно, куда б они ни вели. Намеренно или просто, просто текли года. Тебя, малыш, тянет к звёздам? Значит, лети туда!
Началось всё с Египта. Не было у них воинов, не было ничего, были мужчины из племени и женщины Вам-чего.
Не было у них воинов, не было ничего, и поэтому прибывшим воинам сказали они: «Вам чего?» Не было у них воинов, не было ничего, убили их всех те воины. Пять тысяч веков прошло. И теперь уже наши воины, крепко держащие сталь, вспоминают прошлых Не-воинов: — Были Не-воины. Жаль.
И если ты нынче не воин, ты точно будешь убит. Времена наступают тяжёлые. Вспомни тех, кто забыт.
Снилось мне, что родилась я на новой планете: там были герои, рыцари, плакали дети. Там реки чисты, озёра белы и лужи крови, бесконечные войны и горы, голуби, куры, мясо. Планета Землёй звалась. Я проснулась от страха.
Не бойся, деваха, завтра снова в полёт в бесконечные дебри. И покой тебе обеспечен: серый волк возле дома рыщет, полиция тебя ищет, медведи в двери ломятся! Спи, нечему больше меняться. На этой и той планете грустные, грустные дети пускают кораблики в лужах кровавых. Спи, они сами себя прославят.
Исторически так сложилось: я влюбилась, влюбилась, влюбилась в старого деда больного. Он мне: «Ты к смерти готова?» Я ему отвечаю: — Пока жива и стираю с совести тёмные пятна: боль, зло, фашистские латки. Но они никак не стираются. Видно, время с нами прощается. Ты там сильно устал или хочешь на меня взглянуть? Ну как хочешь.
Он опять мне: «Дура дурная, спину крутит? Ходи больная. Ни письма от тебя, ни строчки.» Говорю я: «Строчек не хочет наша история злая. Знаешь, она хромая и горбатая даже. Мы улетим однажды в мир свой светлый.»
— В поганый! — Ладно, туда. А правый тот, кто смеётся после. У меня к тебе есть вопросы: ты правда веришь в победу? — А ты? — Я к тебе приеду когда-нибудь, очень скоро. — Победа будет! — Да, это здорово, — и на этом история пала: я его у зла не украла!
Мы те века ещё знали, когда сидя на восточном базаре, торговали мылом песочным —
Внучка кушает булку, хлеба на полях сжигают, зачем-то все едут в Израиль.
Мы больше не будем ждать
Нет, ты больше не будешь ждать уже ничего, эти порталы-порты связь времён, вот и всё. В стране каучуковой воли, в стране бумеранго-грёз не было лучшей доли, как осколки копить из слёз. Душа зачем-то держалась, за что-то цеплялась трава. Если ты не взорвалась, значит, сегодня жива.
Может быть и недолго нам всем тут осталось жить, но мы собираем осколки для того чтобы ими бить! Нет, мы больше не будем ждать уже ничего. Зачем-то твердим: «Не забудем!» — это все, что осталось нам. Всё. А небо сыпет «подарки» градом из взрывов и пуль, мы кровью пишем ремарки: «Сегодня я умер. Уснул.»
Книга каменных веков
Я напишу вам книгу каменных веков, в ней мало кто будет жить без оков, в ней день на день ложится. Кто спит, тому ничего не снится; кто не спит, тот в оковы влезает. В этой книге даже господь страдает.
Жалость помноженная на участие — вот те маленькое твоё счастье (пей его воду — нет в ней броду). Нет у воды берегов! В книге моей лишь моря без оков, без берегов. Без лесов леса. И длинные, длинные волоса у царицы Печали.
Её грустить отучали, а она всё плакала с неба. И кто бы где не был, его накрывали её дожди: — Дождись, дождись равенства, братства! — Мы в рабстве! — кричали граждане в небо. В ответ доносилось: «Небыль.» И века каменьями ложились пока. Каменные, каменные века. И длинные, длинные волоса. Вот и вся книга, она не длинна, она дика.
Снова я воин света
Если есть на свете воины света, то обязательно где-то ходят воины тьмы. И где бы они ни ходили, их воины света ловили, ловили и ставили к стенке: — Где те большие застенки, где томятся воины света? Ответите вы и за это!
А воины тьмы молчали, видимо, заскучали и от скуки плевались только. Но воинам света не больно. На то они и воины света, чтоб ловить летающих где-то воинов тьмы: — Что сидишь, поэтесса, пошли не в кулачном бою махаться, а в бой великий ввязаться: в эти новые, новые войны, от которых тебе не больно, не больно уже никогда — такая твоя «звезда»!
И я шла в бои те и билась: сама с собой материлась, сама себе письма писала, сама себе задавала больные, больные вопросы: — Может, всё это бросить, плюнуть на жизнь и двинуть туда, где не смогут вынуть душу мою из тела — на звезду Андромеду хотела. Ведь зачем мне, воину света, разговаривать с воином тьмы? — говорю, говорю… Нет ответа. Да пропадом пропади!
Пропадом я пропадала, да и пропала б совсем. Но много прошло или мало, и вот я пишу за всех. Снова я воин света, ищущий воинов тьмы, и если есть они где-то, то должны за мною прийти, чтобы к стенке меня поставить и душу вынуть опять. Кто-то должен это исправить! Не хочу об этом писать.
Дули мы детям в спины
Белые бедуины, чёрные города, дули мы детям в спины, казалось бы, навсегда. Песок уходил в воду, мозоля злые глаза. Дети по переходу шли в чужие края. Молча солнце смотрело, лукавя хитрый свой глаз, чего-то оно не успело, но это уже не про нас. Ловко или неловко в усталые души глядеть.
Дети шли. Мы смотрели. Им и это терпеть. Белые пароходы мелькали где-то вдали, дети шептали: «Уроды!» Куда, куда ж они шли? Памятники Вселенной — детские эти следы. Мы их сотрём, несомненно, куда б они ни вели. Намеренно или просто, просто текли года. Тебя, малыш, тянет к звёздам? Значит, лети туда!
Не было у них воинов
Началось всё с Египта. Не было у них воинов, не было ничего, были мужчины из племени и женщины Вам-чего.
Не было у них воинов, не было ничего, и поэтому прибывшим воинам сказали они: «Вам чего?» Не было у них воинов, не было ничего, убили их всех те воины. Пять тысяч веков прошло. И теперь уже наши воины, крепко держащие сталь, вспоминают прошлых Не-воинов: — Были Не-воины. Жаль.
И если ты нынче не воин, ты точно будешь убит. Времена наступают тяжёлые. Вспомни тех, кто забыт.
Спи, тебя найдут, себя прославят
Снилось мне, что родилась я на новой планете: там были герои, рыцари, плакали дети. Там реки чисты, озёра белы и лужи крови, бесконечные войны и горы, голуби, куры, мясо. Планета Землёй звалась. Я проснулась от страха.
Не бойся, деваха, завтра снова в полёт в бесконечные дебри. И покой тебе обеспечен: серый волк возле дома рыщет, полиция тебя ищет, медведи в двери ломятся! Спи, нечему больше меняться. На этой и той планете грустные, грустные дети пускают кораблики в лужах кровавых. Спи, они сами себя прославят.
Я его у зла не украла
Исторически так сложилось: я влюбилась, влюбилась, влюбилась в старого деда больного. Он мне: «Ты к смерти готова?» Я ему отвечаю: — Пока жива и стираю с совести тёмные пятна: боль, зло, фашистские латки. Но они никак не стираются. Видно, время с нами прощается. Ты там сильно устал или хочешь на меня взглянуть? Ну как хочешь.
Он опять мне: «Дура дурная, спину крутит? Ходи больная. Ни письма от тебя, ни строчки.» Говорю я: «Строчек не хочет наша история злая. Знаешь, она хромая и горбатая даже. Мы улетим однажды в мир свой светлый.»
— В поганый! — Ладно, туда. А правый тот, кто смеётся после. У меня к тебе есть вопросы: ты правда веришь в победу? — А ты? — Я к тебе приеду когда-нибудь, очень скоро. — Победа будет! — Да, это здорово, — и на этом история пала: я его у зла не украла!
Песочное мыло и сладкая сажа
Мы те века ещё знали, когда сидя на восточном базаре, торговали мылом песочным —
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (13) »