доскам, взял лежавший рядом молот и принялся за работу. Раз! Два! – раздались гулкие удары – карлик забивал штыри. Три! Четыре! Прижатые цепями, руки юноши безвольно повисли. Он посмотрел на Ганса тяжелым, мутным взглядом, полным такой знакомой карлику тоски и боли.

– Отпусти меня, – прошептал юноша.

Рука карлика, сжимавшая молот, задрожала. Он не мог нанести следующий удар. "Что это?" – взволновался Ганс. Столько раз он уже проделывал все это; неужели его сердце не совсем еще зачерствело? Карлик смотрел на человека, которого он привел на смерть. Юноша был красив, у него было прекрасно сложенное тело. И душа его была прекрасна и чиста – Ганс в этом не сомневался, ведь Шварцкопф старался брать именно таких.

Когда-то давно, в самом начале темной вечности (хотя, как у вечности могло быть начало – карлик сам этого уже не понимал) барон рассказал ему о силе.

– Силу я получаю, принося жертву на Алтарь Дракона каждое полнолуние, ровно в полночь— говорил барон, – Драгоценная сила, дающая власть! Чем чище душа принесенного в жертву, тем больше силы дается мне. Это может быть юноша, лучше девушка, а лучше всего чистая невинная душа ребёнка. Но только не младенца! Когда я вижу дитя, лежащее в люльке, я не могу знать, кем оно станет – праведником или бандитом. Нет, мне нужен ребёнок настолько взрослый, чтоб можно было понять наверняка – его сердце останется чистым несмотря на все соблазны и грязь этого мира. Погубить такую душу для меня – особенное блаженство, и от этого я получаю огромное количество силы! Вот только трудно сейчас найти подобную жертву. Почти у всех людей души с какими-то червоточинами. Либо вовсе грязные. А от грязных мало проку. Вот от твоей, Ганс, вообще бы не было никакого.

– Вы – зверь, – сказал тогда ему карлик и услышал в ответ жуткий, леденящий кровь смех.

– Да, Ганс, – смеясь, говорил барон, – я зверь. А ты, Ганс, ты – мой зверёныш.

Карлик всегда выполнял волю хозяина, всегда – в своей вечности, и сейчас он должен был закончить начатое, но не мог. Забытое уже давно чувство жалости к другому , как иголка, больно кольнуло его в сердце, и этой боли он не хотел. Карлик рассвирепел. Он не может закончить работу?! Так он знает, что надо делать! "Ты так прекрасен, – со злостью подумал карлик, – а я – урод. Я ненавижу твою красоту. Ты имеешь всё, чего нет у меня – и потому ты должен умереть! Вот так!" И он крепко сжал молот. Пять! Шесть! Семь! Восемь! – раздавались яростные удары. Вот и всё, руки и ноги пленника прикованы, теперь осталось только дождаться хозяина.

Карлик положил молот и сел около помоста. Близилась полночь. Луна поднялась уже высоко, в её свете лес был красив мрачной красотой. В глубине леса вдруг показался маленький красный огонёк, рядом с которым Ганс увидел два чёрных силуэта. Они приближались к карлику. Это были фон Шварцкопф и Агнета. Отблески красного огня горели в их глазах. В руках у барона был факел.

– Славно, Ганс, – сказал фон Шварцкопф, подойдя к карлику. Факел осветил поляну.

Показалась нарисованная на земле огромная пентаграмма, по углам которой стояли черные свечи высотой в половину человеческих роста. Помост – жертвенник стоял внутри пентаграммы, между центром и одним из ее углов.

Барон стал поочередно зажигать свечи. Когда над каждой из них появился ровный огонек, барон встал перед пентаграммой, взглянул на луну, на пленника и начал медленно, нараспев, произносить слова на непонятном языке. Агнета и Ганс стояли неподалеку и напряженно ждали. Фон Шварцкопф продолжал говорить. Резкий порыв ветра всколыхнул пламя свечей. Голос барона стал страстным, слова – жёсткими и отрывистыми. Послышался странный гул. Он шёл из-под земли. Гул становился всё громче и сильнее, налетали сильные порывы ветра. Фон Шварцкопф раскинул руки, запрокинул голову к небу и исступленно кричал одно и то же.

"Сейчас", – подумал карлик, глядя в центр пентаграммы. В земле появилось отверстие, которое быстро расширилось и остановилось, достигнув границ пятиугольника. Гул стал нестерпимо громким, в нём можно было различить звуки, похожие на рычание и вопли. Внезапно из отверстия рванулось нечто – громадный дракон серо-зелёного цвета, хвост которого терялся в бездне. Чудовище вонзило челюсти в тело юноши, сорвало его с плиты и исчезло с ним в бездне. Жертва была принесена.

Барон всё стоял, раскинув руки. Карлик подошёл к краю отверстия и посмотрел в него, но не увидел ничего, кроме грязно-жёлтой лужи с мерцающими то здесь, то там красноватыми вспышками. Отверстие уменьшалось в диаметре, пока не закрылось совсем. На его месте оказалась всё та же нетронутая земля, как будто и не было ничего. Свечи погасли. Пора было возвращаться в замок.

***

Впервые карлик увидел Матильду в гостиной. Она ужинала с бароном. Матильда была прекрасна – так показалось карлику.

В тот раз барон приехал задолго до дня наступления полнолуния, чем очень удивил Ганса. Карлик не ожидал барона так скоро и не смог встретить его, как обычно, у ворот. Тем более было удивительно, что приехавшая с бароном девушка не была отправлена в подвал, а сидела за одним столом с фон Шварцкопфом, как гостья.

Карлик удивленно смотрел на них – такого ему здесь видеть не приходилось. Фон Шварцкопф светился от счастья. Матильда была очаровательной девушкой в простом красном платье. Она показалась карлику живым и ярким цветком, вдруг выросшим неизвестно как среди мертвенной пустоты и грязи замка (конечно, замок нельзя было назвать ни пустым, ни грязным, но карлик так чувствовал, а не видел его).

– Поприветствуй нашу гостью, Ганс, – сказал барон. Карлик поклонился.

Ганс стал, как всегда прислуживать, а Матильда и фон Шварцкопф продолжили беседу. Карлик почти не слушал их, занятый собственными переживаниями, однако отметил, что Матильда, хотя и выглядит как простая деревенская девушка, но держится с бароном на равных и ведёт себя как настоящая светская дама. Вдруг что-то пискнуло в углу.

– Ганс! – радостно воскликнул фон Шварцкопф, – здесь мыши! Ну-ка, покажи нам, на что ты способен! – эта шутка была у барона одной из любимых. Карлик знал, чего ждет от него хозяин. Он встал на четвереньки и, вытянув дугой спину, начал ходить вокруг стола. Матильда нахмурилась.

– Что это значит? – спросила она.

– Ну же, мой котик! – с азартом требовал барон. Ганс замяукал. – Так, – воскликнул барон, – давай, Ганс! – Отчаянно мяукнув, Ганс прыгнул в угол и тут же вернулся к столу. С мышью в зубах. Матильда бросила вилку.

– Какая гадость! – сказала она. Улыбка сошла с лица барона.

– Я, кажется, увлекся, – сказал он. – Простите меня, Матильда, я не хотел Вас обидеть.

– Вы обидели его, – ответила девушка.

– Ну