- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (143) »
тексты мусатовских писем к Л. П. Захаровой, важные свидетельства его духовного становления (эти письма хранятся в одном из «закрытых» ранее фондов РГАЛИ). Автор чаще обращается к воспоминаниям М. Е. Букиника, вышедшим в № 9 «Нового журнала» (Нью-Йорк) за 1944 год, к неизданным рукописям В. К. Станюковича, В. В. Добошинской; в книгу включены воспоминания критика И. Лазаревского и композитора С. Василенко.
В нынешнем издании значительно проработаны воспоминания сестры художника, Елены Эльпидифоровны (текст сверен по автографу, отдел рукописей ГТГ), что позволило, в частности, лучше передать атмосферу мусатовской работы в Зубриловке над «Водоемом» и «Призраками».
Рассказ об актере М. Михайловиче-Дольском дополнил «галерею портретов» саратовских друзей Мусатова. Больше сказано о влиянии на него великих венецианцев позднего Возрождения, о его заботах, связанных с деятельностью Московского товарищества художников, о влиянии журнала «Мир искусства» и вообще углублена старая тема роли литературы и поэзии, «круга чтения» Мусатова в самоосознании и развитии его личности.
Наиболее существенно дополнены два последних раздела книги. Написана новая большая глава о творческой истории «Изумрудного ожерелья». Рассказано о работе Мусатова над оформлением брюсовского журнала «Весы» — печатного органа символистов. Введены страницы о Мусатове-графике, о серьезном влиянии музыкальных впечатлений на его размышления о живописи и ее путях; а также о знакомстве с молодым Андреем Белым и увлечении поэта личностью Мусатова. Несколько увеличено «присутствие» в книге таких героев, как И. Грабарь, А. Бенуа, И. Остроухов, К. Петров-Водкин. Это касается и жены художника Е. В. Александровой — характер семейных отношений Мусатова освещен более отчетливо.
Наряду с включением темы «Мусатов и символизм» подробнее рассказано об успехе первой зарубежной выставки Мусатова в Германии и Франции. Дополнен и финал книги, включая рассказ о последних тарусских шедеврах.
Конечно же, в переиздании учтены новые и полнее, чем прежде, использованы старые труды отечественных и зарубежных специалистов, а также исправлены мелкие неточности.
В целом можно сказать, что дополненное издание не только лучше представляет окружение, мир «позднего» Мусатова, но и дает более полное представление о психологии творчества художника, особенностях его творческого метода (тут и опосредованное воздействие литературных впечатлений, и образная трансформация реальной натуры, и прием использования фотографий в рабочем процессе). В переиздании, пожалуй, значительно сильнее звучит давно назревшая тема, которую А. А. Русакова справедливо обозначила в своей недавней книге о русском живописном символизме как «Мусатов и время».
Очевидно, ощутимо и то, что в книге, в самой «плоти» повествования есть ходы к ряду возможных частных исследований (очень условно можно назвать некоторые из них: «Мусатов и музыка», «Мусатов и театр», «Мусатов и русская поэзия — как XIX, так и рубежа XIX–XX веков», «Мусатов и искусство художественной фотографии», «Мусатов и Московское товарищество художников», «Мусатов и мир русской усадьбы», «Мусатовские места России» и т. д.).
Новым и принципиально важным в переиздании книги является включение в ее оформление еще одной (средней) фототетради, которая как бы перекидывает мост между первой и третьей — между «бытом» и искусством. Это не просто нарушает стереотип: жизнь — отдельно, творчество — отдельно. В случае с Мусатовым это тем более оправдано особенностями его психологии: его творческая лаборатория обычно была скрыта от постороннего глаза, тут Мусатов был поистине «сокровенным человеком». Теперь можно хотя бы походя заглянуть в эту лабораторию…
Первая фототетрадь (круг земной жизни героя) тоже обновлена. В нее включены буквально спасаемые воспроизведением в нашей книге некоторые снимки из фонда Станюковича (ГРМ, ф. 27): множество полувыцветших мгновений короткой мусатовской жизни исчезает навсегда на маленьких листках фотобумаги…
В новую же, вторую фототетрадь включены некоторые из сохранившихся снимков самого Борисова-Мусатова (его друг Н. Ф. Холявин утверждал, что после смерти художника осталось несколько сотен непроявленных пластинок с негативами). В основном это эстетически самоценные фотографии натурщиц. Несколько снимков из такого же разрозненного и малосохранившегося наследия саратовских подвижников-краеведов братьев Александра и Виктора Леонтьевых, в 1920-е годы они снимали «мусатовские места», иногда с тех точек, с каких писал художник. Пусть хотя бы одним-двумя снимками — воскреснет память и об их труде, который не мог увенчаться задуманным ими альбомом в годы, неблагоприятные для памяти не только Борисова-Мусатова; наконец, несколько мусатовских графических шедевров.
Быт и окружение — натурный мотив и развитие творческой фантазии, уточнение замысла — живописные образы… Наверное, читателю покажется интересным разглядывать, сопоставляя между собой, все три тетради иллюстраций к новому изданию.
Автор благодарен многому и многим. Прежде всего — судьбе: за встречу с Виктором Мусатовым. Эта книга писалась вначале не просто на его родине. Она складывалась и в пустом домике мусатовской мастерской на бывшем Плац-параде, в чудом сохранившихся стенах, где столько перечувствовано и создано было Мусатовым, где писался «Водоем»… Теперь здесь будет мемориальный музей, филиал старейшего в стране художественного музея — Радищевского музея в Саратове. И, конечно, многое, собранное или полученное автором в дар из мусатовских реликвий в пору его работы над книгой, передано сюда. Хочется верить, что и переиздание книги в чем-то поможет будущему музею… Самое волнующее — память дружбы с теми, кто помогал не просто узнавать мусатовское время, но — дышать его воздухом… Новое издание посвящается памяти дочери художника — Марианны Викторовны, бывшей человеком большой скромности и застенчивой доброты. Без ее рассказов нельзя было бы почувствовать живой облик ее матери — жены Борисова-Мусатова Елены Владимировны Александровой, перед памятью которой автор остался в большом долгу — по первому изданию книги… Как интересны и важны были питерские разговоры с профессором Алексеем Владимировичем Станюковичем, сыном первого биографа и друга Мусатова, и встреча с родственниками Надежды Юрьевны Станюкович — Сукачевыми-Рышковыми… Целый сундук старинных бумаг, связанных с порой детства Мусатова, который хранился в Замоскворечье, подарила автору внучатая племянница художника Тамара Владимировна Акоронко. Другая
Автор благодарен многому и многим. Прежде всего — судьбе: за встречу с Виктором Мусатовым. Эта книга писалась вначале не просто на его родине. Она складывалась и в пустом домике мусатовской мастерской на бывшем Плац-параде, в чудом сохранившихся стенах, где столько перечувствовано и создано было Мусатовым, где писался «Водоем»… Теперь здесь будет мемориальный музей, филиал старейшего в стране художественного музея — Радищевского музея в Саратове. И, конечно, многое, собранное или полученное автором в дар из мусатовских реликвий в пору его работы над книгой, передано сюда. Хочется верить, что и переиздание книги в чем-то поможет будущему музею… Самое волнующее — память дружбы с теми, кто помогал не просто узнавать мусатовское время, но — дышать его воздухом… Новое издание посвящается памяти дочери художника — Марианны Викторовны, бывшей человеком большой скромности и застенчивой доброты. Без ее рассказов нельзя было бы почувствовать живой облик ее матери — жены Борисова-Мусатова Елены Владимировны Александровой, перед памятью которой автор остался в большом долгу — по первому изданию книги… Как интересны и важны были питерские разговоры с профессором Алексеем Владимировичем Станюковичем, сыном первого биографа и друга Мусатова, и встреча с родственниками Надежды Юрьевны Станюкович — Сукачевыми-Рышковыми… Целый сундук старинных бумаг, связанных с порой детства Мусатова, который хранился в Замоскворечье, подарила автору внучатая племянница художника Тамара Владимировна Акоронко. Другая
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (143) »