направляясь к углу чайного дома. Он услышал позади себя звук шагов и узнал в них походку отца Матео. Где-то внутри чайного дома раздался женский крик.

У раздвижной двери Хиро остановился, не зная, то ли ждать здесь, то ли зайти внутрь. Поскольку никто из нее не выбежал, синоби вошел в дом.

Нобухидэ лежал лицом вниз в общей комнате. Его нога застряла в раздвижной двери. Катана лежала у очага. Когда Хиро с отцом Матео зашли в комнату, Хидэтаро как раз поднимал меч племянника.

Над братом, держа в одной руке катану, а в другой вакидзаси, стояла Ёсико.

Нобухидэ хотел было подняться, но тишину прорезал голос Ёсико:

– Если ты шевельнешься, ты умрешь от меча в своей спине.

Нобухидэ замер.

Ёсико убрала вакидзаси в ножны, а катану взяла обеими руками. Хиро с удовлетворением отметил, что у нее была праворукая хватка: правая рука поверх левой.

– Теперь поднимайся. Медленно.

Нобухидэ встал и расправил кимоно. Он поднял руки и пригладил волосы.

– Не вынуждай меня убивать тебя, Нобу. – Голос Ёсико был полон слез, хотя выражение лица излучало самурайское спокойствие. – Достаточно того, что в семье уже есть отцеубийца. Не добавляй к тому еще и братоубийство. Даже в отместку.

На лице Нобухидэ прорезались внезапные эмоции.

– Он сам во всем виноват! Он никогда не признавал моих способностей. Он позволил им сделать так, чтобы я служил в полиции, вместо того чтобы настоятельно попросить сёгуна сделать меня командующим. Он даже не позволил мне уйти вместе с Мицухидэ в армию господина Оды. Я хотел лишь этого. А ему было все равно!

– Поэтому ты его убил? – спросила Ёсико. – Из-за Мицухидэ?

– Он бы не отпустил меня. – Слова Нобухидэ звучали так, словно ребенка лишили его любимой игрушки.

Ёсико посмотрела на всех остальных.

– Оставьте нас.

– Я знаю то, о чем ты должна ему рассказать, – сказал Хидэтаро. Он взглянул на Хиро и отца Матео. – Это семейное дело, частное.

Маюри проводила их в свой кабинет. Они едва успели закрыть дверь, когда Хиро сказал:

– Прошу прощения... могу я одолжить вашу вазу?

Синоби потянулся к токонома.

– Что вы делаете? – требовательно спросила Маюри.

– Им нужна приватность, а мне нужно... – Хиро замолчал.

Маюри в ужасе на него посмотрела.

– Уборная снаружи. – Она махнула рукой. – Идите. Никто не возражает. Но не смейте трогать ту вазу.

Хиро выскользнул на веранду, обогнул дом и вернулся к комнате, в которой все произошло. Он прополз по полу и приставил ухо к щели у двери.

– Как ты вообще мог поверить, что наша семья раскололась между двумя даймё? – говорила Ёсико. – Как ты мог поверить, что кто-то поддерживает сёгуна, а кто-то нет?

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Нобухидэ.

– Акеши Мицухидэ присоединился к господину Оде по приказу императора. Сёгун знает об этом. Золото принадлежало Асикаге, это золото сёгуна, на которое Мицухидэ купил оружие для господина Оды, чтобы убедить того в своей верности.

– Мицухидэ сказал, что он украл это золото у сёгуна.

Ёсико рассмеялась.

– Ты так ничего и не понял. Мицухидэ – шпион. Если господин Ода приблизится к Киото на расстояние удара, у Мицухидэ есть приказ убить его... или умереть, попытавшись это сделать. Наш отец отказывался отпускать тебя, потому что не хотел отправлять единственного сына на верную смерть.

Глава 45

– Он никогда мне об этом не говорил, – голос Нобухидэ звучал жалко.

– Он знал, что ты не сможешь сохранить этот секрет, – сказала Ёсико.

– Почему он рассказал тебе, а не мне?

– Он ничего мне не рассказывал. – Голос Ёсико смягчился. – Ты же знаешь, у меня есть привычка подслушивать под дверью. Я слышала, как они разговаривали с Мицухидэ, когда тот был в Киото... в тот день, когда он позвал тебя с собой.

Хиро услышал стук – Нобухидэ упал на колени. Мгновение спустя, Нобухидэ спросил:

– Акеши Ёсико, ты станешь моим кайсякунином?

Это было официальным определением человека, помогающего совершить сэппуку.

– Стану, – ответила Ёсико. – Хочешь, я верну всех остальных?

Хиро так и не услышал ответа Нобухидэ. Он уже мчался обратно в кабинет Маюри.

* * *

Несколько минут спустя Хиро и остальные собрались перед чайным домом.

Нобухидэ лицом к реке опустился на колени на татами, принесенное из чайного дома. Позади, опустив катану, стояла Ёсико. Улица была пустынна. Некоторые из соседей из любопытства повысовывали головы, но, увидев, что происходит, исчезли и закрыли двери, не сказав ни слова.

Дело касалось лишь только самурая, никто не смел вмешиваться.

Нобухидэ вытащил вакидзаси и положил его перед собой на татами. Он снял оби и обмотал им короткий меч посередине.

– Что он делает? – на португальском прошептал отец Матео.

Хиро наклонился к нему и прошептал в ответ:

– Он защищает руки от порезов, когда он...

– Понятно, – шепнул священник, слишком взволнованный, чтобы дослушать ответ Хиро.

Ёсико встала сбоку от брата и занесла катану над его головой.

– Когда мне ударить?

Нобухидэ глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

– Окажи мне честь и позволь закончить разрез.

Хиро был впечатлен. Самурай, который совершает сэппуку, обычно не разрезает живот до конца. Как правило, кайсякунин, избавляя самурая от боли, отрубает ему голову, как только тот погружает кинжал в живот.

Нобухидэ выбрал большую честь, но еще большую боль.

– Зачем он это делает? – прошептал иезуит. – Наверняка есть другой вариант.

– Только не том случае, когда он убил своего отца, – прошептал Хиро. Он был благодарен португальцу за то, что тот завуалировал свои слова. – Он выяснил, что убил напрасно. Это единственный способ вернуть свою честь. Публичная смерть защищает его семью от позора. Таков наш путь.

Отец Матео косо посмотрел на Хиро.

– Мне не по душе ваш путь.

– Через минуту он понравится тебе еще меньше.

Нобухидэ распахнул кимоно, открывая грудь и живот, потом склонил голову.

Хиро надеялся, что священник не станет вмешиваться. Ритуал сэппуку существовал тысячи лет. Это защищало Ёсико и других от обвинений в смерти Нобухидэ и даровало ему самому искупление. Это был самый лучший путь для самурая.

Нобухидэ поднял глаза на Ёсико. Она кивнула. Несмотря на то, что ее глаза покраснели, челюсть женщины была плотно сжата. Она сделает именно то, что должна сделать.

Хиро не мог не признать ее силу воли.

Нобухидэ поднял свой вакидзаси. Он правой рукой взялся за рукоять, а левую положил на замотанное лезвие. Поднявшись, но стоя на коленях, он погрузил клинок в левый бок. Рыкнув от боли, он провел меч дальше поперек живота, нанеся себе роковую рану.