- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (107) »
на службе!
— Кейт, солнышко! Октавиан звонил по телефону своей жене в Дорсет. — Здравствуй, милый. Как ты там? — Я-то ничего, — сказал Октавиан, — но только на работе кое-что произошло, и мне до завтра из города не выбраться. — Ну вот! У Барби первый вечер дома, а тебя, значит, не будет! Барбара была их дочь, единственный ребенок четырнадцати лет от роду. — Я понимаю, так не вовремя, мне самому безумно обидно, но я должен остаться, выхода нет. У нас здесь полиция, такой стоит тарарам… — Полиция? А в чем дело? Ничего страшного, надеюсь? — В общем, и да, и нет, — сказал Октавиан. — Кое-кто покончил с собой. — Боже! Что, из знакомых кто-нибудь? — Нет, успокойся. Не из наших знакомых. — Ну хоть на том спасибо. Сочувствую тебе, бедненький. Какая досада, что тебя не будет, Барби так огорчится! — Да знаю! Но завтра утром я приеду. А у вас там все нормально? Как поживает мой гарем? — Гарем ждет тебя не дождется! — И правильно делает! Будь здорова, моя радость, вечером позвоню еще. — Октавиан, ты ведь Дьюкейна тоже привезешь? — Да. Он все равно раньше завтрашнего дня приехать не смог бы, так что теперь удобно будет захватить его с собой. — Замечательно. Он нужен Вилли. Октавиан усмехнулся: — По-моему, это тебе он нужен, ангел мой, разве нет? — И мне, конечно! Он очень нужный человек. — Получишь его, дружок, получишь. Получишь все, что твоей душеньке угодно. — Красота!
— Кейт, солнышко! Октавиан звонил по телефону своей жене в Дорсет. — Здравствуй, милый. Как ты там? — Я-то ничего, — сказал Октавиан, — но только на работе кое-что произошло, и мне до завтра из города не выбраться. — Ну вот! У Барби первый вечер дома, а тебя, значит, не будет! Барбара была их дочь, единственный ребенок четырнадцати лет от роду. — Я понимаю, так не вовремя, мне самому безумно обидно, но я должен остаться, выхода нет. У нас здесь полиция, такой стоит тарарам… — Полиция? А в чем дело? Ничего страшного, надеюсь? — В общем, и да, и нет, — сказал Октавиан. — Кое-кто покончил с собой. — Боже! Что, из знакомых кто-нибудь? — Нет, успокойся. Не из наших знакомых. — Ну хоть на том спасибо. Сочувствую тебе, бедненький. Какая досада, что тебя не будет, Барби так огорчится! — Да знаю! Но завтра утром я приеду. А у вас там все нормально? Как поживает мой гарем? — Гарем ждет тебя не дождется! — И правильно делает! Будь здорова, моя радость, вечером позвоню еще. — Октавиан, ты ведь Дьюкейна тоже привезешь? — Да. Он все равно раньше завтрашнего дня приехать не смог бы, так что теперь удобно будет захватить его с собой. — Замечательно. Он нужен Вилли. Октавиан усмехнулся: — По-моему, это тебе он нужен, ангел мой, разве нет? — И мне, конечно! Он очень нужный человек. — Получишь его, дружок, получишь. Получишь все, что твоей душеньке угодно. — Красота!
Глава вторая
— Давайте-ка выносите все эти камни в сад, — сказала Мэри Клоудир. — Почему? — сказал Эдвард. — Потому что им место в саду. — А почему? — сказала Генриетта. Близнецам, Эдварду и Генриетте Бираннам было по девять лет. Оба длинноногие и белобрысые, неразличимо похожие, с одинаковой копной пружинистых кудряшек на голове. — Добро бы хоть были окаменелости. В них нет ничего особенного. — В каждом камне есть что-то особенное, — сказал Эдвард. — В метафизическом смысле — очень верно, — заметил, входя на кухню, Теодор Грей, облаченный в клетчатый старый, коричневый с красным халат. — Мне за порядком в доме следить приходится не в метафизическом смысле, — сказала Мэри. — А где Пирс? — спросил, обращаясь к близняшкам, Теодор. Пирсом звали пятнадцатилетнего сына Мэри Клоудир. — Наверху, у Барби. Украшает комнату ракушками. Целую тонну, похоже, наволок. — Еще не легче! — сказала Мэри. В дом неотступно вторгался берег моря. В комнатах у ребят под ногами хрустел песок вперемешку с галькой, раздавленные ракушки, засохшие организмы животного и растительного происхождения. — Раз Пирсу можно приносить раковины, значит, нам можно — камушки, — рассудила Генриетта. — А кто сказал, что Пирсу можно приносить раковины? — отозвалась Мэри. — Но ведь ему-то ты мешать не станешь? — сказал Эдвард. — Ох и всыпали бы мне, если б я в твоем возрасте перечила каждому слову! — сказала экономка Кейси. Кейси она была по фамилии, а по имени — тезка Мэри Клоудир, отчего за ней, наподобие клички домашнего животного, и закрепилось смутно неоднозначное «Кейси». — Тоже справедливо, хотя и не по существу, как мог бы возразить Эдвард, — сказал Теодор. — Может, если это с моей стороны не слишком, мне дадут чаю? Нездоровится мне что-то очень. — Это надо же, не повезло тебе, Кейси! — сказал Эдвард. — Ему — не стану мешать, — сказала Мэри, — во-первых — поздно, а во-вторых — тут особый случай, в честь приезда Барбары. В споре с близнецами имело смысл прибегать к разумным доводам. Барбара Грей с Рождества находилась в пансионе благородных девиц в Швейцарии. Пасхальные каникулы она провела, катаясь на лыжах с родителями, завзятыми любителями путешествовать. — Хорошо кой-кому на этом свете, — не обращаясь ни к кому в частности, выдала Кейси не очень внятное, но глубокомысленное высказывание, как было ей свойственно. — Кейси, а можно, мы возьмем эти куриные лапки? — спросила Генриетта. — Как, интересно, мне содержать кухню в чистоте, когда эти дети, что голодные кошки, вечно роются в мусорных ведрах?.. — Все-то хотя бы не вытаскивай, Генриетта, — сказала Мэри. Вперемешку с куриными лапками наружу вывалились комки мятой бумаги, кофейные зерна, листья вялого салата, клочья волос. — Никто со мной не считается, — сказала Кейси. — Тратишь здесь понапрасну свою жизнь… — Каждый из нас тратит жизнь понапрасну, — сказал Теодор. — Глядите на меня, как на неровню… — Вы и есть нам неровня, — сказал Теодор. — Ну так дадут мне чаю? — Да помолчите вы, Тео, — сказала Мэри. — Будет вам Кейси заводить! Вон он, ваш чай, на подносе. — М-мм, лимонная сдоба. Славно. — Вам вроде бы нездоровилось, — сказала Кейси. — Всего лишь невольный порыв желудка… Где у нас Минго? Завтрак и чай, поглощаемые Теодором в постели, непременно проходили в присутствии Минго, рослого серого патлатого пса, отдаленно похожего на пуделя. Кейт с Октавианом изощрялись в непристойных догадках насчет отношений между Теодором и Минго. — Сию минуту доставим, дядя Тео! — крикнул Эдвард. Короткая возня завершилась появлением Минго из-за чугунной, с вычурным узором, плиты, которая, невзирая на дороговизну содержания и непригодность для готовки, по сей день заполняла собою нишу кухонного очага. Теодор, с подносом в руках, начал подниматься по лестнице в сопровождении двойняшек, которые, следуя одному из многочисленных, добровольно возложенных ими на себя ритуалов, вдвоем тащили пса, так что его глуповато-улыбчивая морда торчала из-под Эдвардовой мышки, а мохнатые лапы скребли по полу, меж тем как колбаска-хвост, помахивая, ритмично задирал подол льняного платьица Генриетты. Теодор, старший и обремененный несчетными хворобами брат Октавиана, некогда — инженер с должностью в Дели, а ныне давно уже безработный, покинул Индию, как все о том знали, при сомнительных обстоятельствах, хотя какого именно рода обстоятельства вынудили его покинуть Индию, дознаться никому не удалось. Неведомо было также, жалует Теодор или нет своего брата; пренебрежительные его реплики в адрес последнего с общего согласия в расчет не принимались. Был он сухопар, долговяз, с лысеющей седой головой, крутым лбом, изрезанным причудливой сетью морщинок и с умным прищуром задумчивых глаз. — Пола, тебе обязательно читать за столом? — сказала Мэри. Пола Биранн, мать двойняшек, не сразу оторвалась от книги. Воспитание детей, за сверстницу которых она легко сошла бы в подобные минуты, она целиком препоручила Мэри. С Ричардом Биранном Пола два года как- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (107) »