наслаждение достигло предела, он заорал, изо всех сил прижимая лицо Манвэ к своему животу.

— Ну, ты даешь, — пробормотал он, отдышавшись, весь в поту. — Теперь моя очередь.

Он поглядел на Манвэ, который лежал, зарывшись носом в его живот, плечи адвоката вздрагивали. Мелькор притянул его к себе и усадил рядом. Поглядел в лицо. Полузакрытые голубые глаза затуманены, рот приоткрыт, веки потемнели, Манвэ был хорош, как ангел, а возбуждение отчетливо читавшееся на лице, красило его еще больше.

— Тебе понравилось? — нежно шепнул он, прижимаясь щекой к груди Мелькора.

— Да, — усмехнулся тот и поцеловал Манвэ в губы. Адвокат с исступленным стоном прижался к нему, запустив руки в длинные светлые пряди. «Не фига себе, — думал Мелькор, целуя любовника. — И как он жил семь лет без этого дела? И самое главное, как он жил с этой бабой, и она ничего не заметила? Всегда говорил, что все бабы — дуры». Манвэ терся об него всем телом, совершенно одурев от его близости и вожделения.

— Котенок, — Мелькор оторвался от его рта и посмотрел в шалые блаженные глаза, — через тридцать секунд я буду готов, как штык, и весь твой.

Он заставил раскрасневшегося адвоката лечь на живот и сам лег на него.

Волнообразными движениями языка Мелькор прошелся по его спине. Зарылся руками в волосы и, убедившись, что его любовник содрогается от желания, одним движением овладел им.

Манвэ закричал.

— Тихо, — задыхаясь, прошептал Мелькор. — Тихо!

Он старался действовать мягко, и вскоре напряженное тело расслабилось. Манвэ изо всех сил вцепился пальцами в простыни. Раньше он даже представить себе не мог, что возможно такое острое непрекращающееся наслаждение, такое желание подчиниться и принадлежать чужому телу. Мелькор целовал его в ухо, покусывал мочку и бормотал:

— Сладкий мой мальчик, счастье мое, хорошо тебе? А ты не хотел… Я тебя так затрахаю, что твоя жена тебя не узнает. Вот так… Нравится, скажи, нравится?

— Да… — стонал Манвэ, хотевший только одного — чтобы это не прекращалось никогда. — Еще, сильней, мне уже не больно, давай же…

Сейчас он был готов на все, что угодно. Его измученное желанием и неудовлетворенностью тело пылало, как в огне, с каждой секундою все сильней. И когда пришло освобождение, он до крови укусил себя за руку, чтобы не кричать, но все-таки закричал.

Всю эту ночь Манвэ делал все, что хотел Мелькор. Он просто стелился под него, выполняя каждую прихоть. Создавалось впечатление, что это была последняя ночь в его жизни, и он собирался провести ее так, как ему хочется. А Мелькор думал, что у него никогда не было такого восхитительного секса. И такого партнера. Они сливались воедино так, как будто принадлежали друг другу всю жизнь. Гангстер включил лампочку под зеленым абажуром возле кровати, и в рассеянном свете Манвэ, лежащий обнаженным на белом шелке простыней, казался прекрасным, как греческая статуя. Мелькор говорил ему, что не видел никого красивей его, что он его ангел, божество, что он похож на Антиноя и всех богов разом. Манвэ смеялся задыхающимся мелодичным смехом и притягивал любовника к себе. Сейчас ничего, кроме Мелькора, не имело для него значения. Карьера и жена растаяли в голубой дали.

— Как ты прекрасен, мой милый, — шептал Мелькор, склоняясь над дивным телом партнера. — Клянусь Мадонной, ты — безумец, заставить такое тело столько страдать. Ничего, все кончилось, теперь я позабочусь о тебе.

Манвэ блаженствовал. В его горячем освободившемся теле все встало на свои места. Казалось, ночь никогда не кончится. Но наконец в окне забрезжил рассвет, и измученный Мелькор заснул, уткнувшись носом в плечо возлюбленного. А Манвэ заснуть не мог. Он смотрел на гангстера, лицо которого стало спокойным и почти детским, осторожно, чтобы не разбудить, перебирал тяжелые густые пряди светлых волос, и сердце его болело от любви. Это чувство было настолько сильным и острым, что Манвэ испугался. «Я не могу с ним остаться. Не могу. Он разрушит всю мою жизнь, пустит под откос все, ради чего я жил. Это невозможно. Хорошо, что это было, но я должен оставить его. Я его всю жизнь буду любить, но я не могу себе этого позволить». Он встал, быстро оделся, черкнул пару строк в блокноте, положил записку на тумбочку и еще раз на секунду склонился над Мелькором. «Прости меня, любовь моя, — тихо произнес он. — Я не могу. Это вся моя жизнь. Прости». И когда он спускался по лестнице, какой-то тихий голосок шепнул ему: «А чего она стоит, твоя жизнь? Разве это та цена, которую стоит платить?», но он с отчаяньем отмахнулся и через час на взятом в прокат «порше» уже мчался по направлению к Нью-Йорку.

5.

Мелькор проснулся поздно. Солнечные лучи упали ему на лицо и разбудили его. Он потянулся всем телом, повернул голову и увидел, что Манвэ в постели нет. Это ему совсем не понравилось. Он встал, прошелся по номеру, заглянул в ванную. Никого. И чемоданов тоже. Тогда он, уже начиная отчаянно нервничать, пошарил вокруг постели и нашел записку. В ней стояло: «Прости, пожалуйста, но мне лучше уехать. Спасибо за все. М.». Лицо гангстера побледнело и стало почти страшным. Он нехорошо оскалился, сжал записку в кулаке, и вдруг схватил со стола фарфоровую вазу и с размаху запустил в стену. Осколки разлетелись по комнате.

— Скотина, — проговорил он, весь трясясь от ярости. — Маленький мерзавец. Как он мог… — он, пошатываясь, подошел к кровати и тяжело опустился на нее. Разжал кулак и слепо посмотрел на смятый клочок бумажки. — Я люблю тебя, — произнес Мелькор глухо, обращаясь к записке. — Ты что, не понял? Я люблю тебя.

6.

Когда Мелькор закончил свой рассказ, старик в кресле, все это время просидевший неподвижно, шевельнулся, и черные горячие глаза взглянули в лицо гангстера.

— Хорошо, мальчик, — сказал он по-итальянски. — Ты все сделал правильно. Ты любишь его?

— Да, отец, — ответил Мелькор на том же языке. — Я думаю, что люблю.

— Тогда не злись. Укроти свою ярость. Я хорошо понимаю его. Он сделал то, что ему свойственно. Подумай сам, семь лет он сопротивлялся этому, ты думаешь, одна ночь способна все изменить?

— Да, но эту ночь он провел со мной! — возмущенно воскликнул Мелькор.

— Ты слишком самонадеян, — покачал головой старик, глядя на своего приемного сына. — Ему нужно время. Он должен смириться.

— А если он не вернется ко мне?

— Вернется. Есть предел и человеческим мукам, и человеческой воле.

Мелькор опустил глаза и отхлебнул из своего стакана. Потом достал сигарету и нервно закурил.

— Папа, он хорош, как ангел. А в постели он просто дьяволенок. Mama Mia, если бы ты знал, какой у него темперамент… А потом мне кажется, что он честен и будет верен мне.