частностями может лишь отвлечь меня в погоне за общим.

Я точно помню, когда началась моя одержимость. Мне было десять. Преступник, убийца, сбежал из тюрьмы неподалеку, и по радио транслировались предупреждения, призывающие охранять свои дома. Родители, само собой, старались не нагонять на меня панику, но той ночью мы все спали в одной комнате с самым маленьким окном. И когда наш бедный кот отчаянно мяукал у задней двери, просясь внутрь, мать никого к нему не пускала – даже отца.

Я дремал и просыпался… дремал и просыпался… и все время мне снилось, что я не сплю, а бодрствую, трепеща в ожидании часа, когда некая неодолимая кровожадная тварь ворвется в комнатку и обратит всех нас в ничто.

Его поймали на следующее утро, но все равно – слишком поздно: бензоколоночный служащий был убит. Изрезан так сильно, что его с трудом опознали, каким-то орудием, которое так никогда и не нашли.

Они показали убийцу по телевизору в ту ночь. Он не был похож на монстра – худой, неуклюжий, щурящийся, почти карлик на фоне двух массивных и очень самодовольных полисменов. Но при всей его очевидной слабости и застенчивости, он, казалось, что-то знал. Что-то не о самом убийстве, но – о камерах, зрителях и той роли, какую он играл для всех нас. Он отвел взгляд от объективов, но тень улыбки на его губах объявляла, что все было – и всегда будет, – именно так, как он хотел, как планировал с самого начала.

…У озера я настроил камеру с самым мощным объективом. Через каждые десять минут я опускал державший лодку в превосходном ракурсе видоискатель и разминал шею – одновременно давая отдохнуть и глазам. Но ничего не происходило. Время от времени до меня доносился отзвук полицейских переговоров, чья интонация колебалась от слегка раздраженной или утомленной до попросту равнодушной. Вскоре я отложил камеру. Если бы они что-то нашли, я бы сразу об этом услышал.

Отхлебнув кофе из фляги, я прогулялся по берегу и сделал несколько фотографий прыгающих в воду спиной вперед пловцов. Снимки вышли эмоционально-стерильными, лишенными настроения. Над водой проносились какие-то птицы, и мне вдруг стало как-то стыдно за то, что я даже не знаю их названий.

Небо и водная гладь были одного бледно-серого цвета, цвета газетной бумаги. Дым спиралью ввинчивался в воздух со стороны фабрики на другом берегу, но не поднимался выше определенной отметки, а будто бы курсировал на одном месте, возвращаясь обратно в трубы. Холод, пасмурный день и траурная натура моих бдений переполняли мою душу безысходным чувством, и я хватался лишь за соломинку ожидания, являвшую из себя первооснову, несущий хребет моей работы.

Едва раздались взволнованные крики, я обернулся. Нескольких мгновений вполне хватило мне на то, чтобы навести камеру на лодку. Бездыханного аквалангиста тащили из воды на борт под звуки яростной брани. Кто-то сорвал с него маску и начал приводить в чувство. Щелкая затвором, я не переставал думать: а вдруг он умрет? Если он умрет, это будет и моя вина в том числе… потому что я совсем не против.

Я собрал свои вещи и сбежал до того, как лодка достигла берега, но не раньше, чем приехала «скорая». Взглянув на водителя, мужчину примерно одних со мной лет, я вдруг задался вопросом, почему делаю такую работу, а не ту, что была у него? Почему я веду себя как вуайерист, паразит, стервятник – ведь я тоже могу спасать жизни людей и спать спокойно каждую ночь?

Позже я узнал, что тот аквалангист впал в кому. Произошел какой-то сбой в подаче воздуха. Я продал один из снимков, вышедший с подзаголовком ПОЦЕЛУЙ ЖИЗНИ!

- Такие снимки обычно сулят награды, – с улыбкой сказал мне редактор. Я в ответ улыбался и нес какую-то чепуху насчет того, как же мне повезло.

Венди – литературный агент. В тот вечер мы отправились на ужин с одной из ее клиенток, отпраздновать подписание контракта. Писательница оказалась тихой, милой и задумчивой дамой. Ее муж работал в банке, но по выходным играл в футбол с какой-то местной командой. Телосложением он напоминал шкаф.

- Чем по жизни занимаешься? – с ходу осведомился он у меня.

- Я вольный фотограф.

- Снимаешь моду на обложку «Вог» или готовишь фотосессии для «Плейбоя»?

- Ни то, ни другое. В основном работаю на новостную прессу. В прошлом году меня наградили за один снимок…

- Какой?

- Там жертв наводнения снимают с крыши фермы.

- Ты, надеюсь, заплатил тем людям часть того, что выручил?

Тут встряла Венди и стала описывать мои более насущные достижения, и разговор сам собой переключился на тему пропавших детей.

- Если они когда-нибудь поймают парня, который за это в ответе, – сказал банкир-футболист, – то пусть не казнят. Его нужно пытать пару дней, а потом покалечить. Обе ноги отрезать, к примеру. Тогда у него не будет шансов сбежать из тюрьмы на своих двоих, и когда его выпустят через годик-другой – так ведь всегда и происходит, заметили? – так вот, когда его выпустят, кому он сможет навредить?  

- Почему все считают, что дети убиты? – спросил я. – Ни капли крови на местах, ни одного отпечатка пальца, никаких улик. Мы не можем судить наверняка.

- Может, невинные души возносятся на небеса, – сказала писательница.

Я сначала даже повелся, решил, что она говорит серьезно. Но потом саркастическая улыбка расцвела на ее губах, и я продержал рот на замке до конца ужина. В такси, на пути к дому, я, однако, не преминул заявить о своем разочаровании в людях, которые, будто так и не покинув средневековье, упиваются пытками и чьими-то мучениями, в ответ на что Венди рассмеялась и обняла меня за талию.

- Не завидуй им, – сказала она, и я так и не нашелся с ответом.

В ту ночь мы стали свидетелями особо жестокого ограбления. Пассажиры такси, что остановилось от нас через дорогу, выволокли из кабины водителя и стали бить его по голове, покуда он не перестал оказывать всякое сопротивление. Ища ключ от его кассы, они раздели его почти что догола. Потом, разбив в машине радио, порезав шины и пнув жертву в живот напоследок, они удалились. Один из них насвистывал партию из Россини.

Как только Венди уснула, я украдкой покинул спальню и вызвал скорую помощь. Я уже даже намеревался выйти на улицу и оказать водителю посильную помощь, но решил, подумав, что, будучи профаном в таких делах, скорее наврежу.

Благонамеренная некомпетентность и так искалечила слишком много судеб.

Прежде, чем приехала «скорая», я заснул. К утру никаких следов инцидента уже не осталось. Такси отбуксировали, кровь смыли с дороги из брандспойта.

Исчез шестой по счету ребенок. Я вернулся к озеру, но застал его пустынным. Руку окунул в воду – та была какая-то маслянистая, удивительно теплая.