Николай Хрипков Роман в диалогах

1

— Чего ждем?

— Получку.

— Давно?

— Пятый месяц.

— Ну, бывает и подольше ждут. Некоторые так и не дожидаются, отправляются навсегда в те края, где уже никакой получки не потребуется.

— Даааа…

— Вы что-то сказали?

— Да говорю, что хуже нет, чем ждать да догонять.

— Кого догонять?

— Ну, эти… цивилизованные страны.

— А мы их что … догоняем?

— Да нет! Скорей уж наоборот.

— Вы что … коммунист?

— Бывший.

— Да подождите! Мы все бывшие. Начиная отсюда и досюда.

— Что? И Чубайс тоже?

— Спрашиваете!

— И Гайдар?

— Ну, само собой.

— Вот не поверил бы! А как же тогда…

— Что?

— Ну, как же…

— А помните нашу старую песню: «Есть у революции начало…»

— «Нет у революции конца».

— Вот-вот! Нету! А ведь тоже не последняя штука в народном хозяйстве.

— Вы думаете, что имеется в виду этот самый?…

— Конечно! А раз этого, извините за грубость, конца нету, то вот оно-то шеркается, шеркается на нас, на низах, навалившись на нас сверху, а облегчить нас никак не может.

— Вон оно как!

— А ты, как думал! Ну, пока! Жди её и она того…

— Спасибо, товарищ… господин…

— Так точно, господин прохожий!

2

— Вот так живешь-живешь, а сам считаешь, что пока не живешь, что настоящая жизнь впереди, а эта пока так себе. Ну, вроде черновика… Не понравилось, выбросил. Что попало можно черкать. Знаешь же, ведь это черновик. А к черновику какое может быть отношение? А потом просыпаешься как-нибудь больной, немолодой уже, тоскливо на душе до ужаса, и понимаешь — ё-моё! — жизнь-то прошла. Всё думал, что черновик, вроде бы как бы еще и не родился по-настоящему. А тут и понимаешь: ни хрена себе черновик, если жизнь прошла.

— Боитесь умирать?

— Не то слов… Нет, оно страшно, конечно. Но не веришь. Сознанием-то понимаешь, что будет конец. Как не быть? Непременно будет. Прекрасно понимаешь. А вот существом не веришь: как это я и того. Ведь я — это мир, космос, вселенная. Не может вселенная исчезнуть. Ведь вселенная — это всё-всё-всё. И как это всё может исчезнуть? Ведь это когда НИЧЕГО невозможно воспринять. Существо наше этого не принимает.

— Но, может быть, это как сон. Когда спишь, ничего не чувствуешь, не видишь, не слышишь. Мы когда засыпаем, так каждый раз умираем. И даже на биологическом уровне процессы всякие замедляются. Вроде как репетиция смерти… Нет, не репетиция, а некоторая доля смертности. Вот так точнее.

— Подождите! Не перебивайте меня! Разве мы о смерти можем точно знать? Никогда этого не будет. Если мы будем точно о смерти знать, то смерти не будет.

— Но ведь даже наука о смерти есть. Танатология, кажется.

— Да что вы с наукой суетесь, ей Богу! Нет такой науки и не может быть. А если есть такая наука, значит, вся эта наука — ерунда. Вы разве не можете понять, что если жизнь — это познание, то ТАМ ни-че-го. Незнание полное. Ну, разве можно что-то знать, если там полное незнание, абсолютное. Абсолютное Незнание Ничего.

— Ну, на биологическом уровне допустим?

— Тьфу ты, черт! Ни к ночи будь помянут! Ведь это вне всякого биологического. Это, пока мы живем, для нас значит биология, органика, неорганика. А Там этого просто нету, абсолютно нету.

— Ладно. А вот череп ваш после смерти останется?

— И что?

— Останется. Так это череп ваш или не ваш?

— Это сейчас он мой.

— А потом будет мой что ли?

— Не ехидничайте! Просто там нет этого, мой, твой, наш, ваш. Нет никакой индивидуальности, субъективности. Есть Нечто, которое всё и которое ничто.

— Уууу! С вами завоешь! Какие мы, однако, гегельянцы!

— Да ну вас! Я серьезно. Чего же обзываться? Пейте! Чай остывает.

3

— Ты мне можешь объяснить, что происходит?

— Грабят.

— Ну, жадные они, безнравственные. Но ведь не дураки же…Должны понимать, что жертву нельзя лишать всего, отбирать у неё последнее. Ведь доведенный до отчаяния человек готов на всё…

— Кто там может понимать? Кто? Самый набольший — алкаш, никогда умом не отличавшийся. С двойки на тройку закончивший свой заборостроительный институт. Гайдар? Будь он умным, давно бы понял, что живет в России, а не в Канаде. Чубайс, коробками таскающий доллары принародно? Про толстомордого и говорить нечего.

— Всё равно. Вот я их стараюсь понять. И не могу…Ведь вокруг них такая энергия проклятия! Весь народ проклинает… В конце концов, есть история, где каждому воздается сторицей. Ну, о себе не думаешь, подумай о своих потомках. Их же тоже прокляли до седьмого колена. И никакая Англия не спасет твоих внуков… Да и как можно жить, ненавидимым всеми? Не понимаю. Не любите вы свою родину, не любите свою мать, не любите нард, который обрекаете на вымирание… Что же вы за люди? Да и люди ли вы?

— И я не столько вопросом «Почему это произошло?» мучаюсь, сколько вопросом «Как же они так могут?» Иуда, продавший Христа за тридцать сребреников в конце концов не выдержал груза предательства. И здесь не простое преступление, а величайшее предательство. Это равноценные вещи: предать Божьего Сына и предать собственный народ. Человеческими естественными причинами этого не объяснить. Я Гитлера готов понять: затмение на почве арийской идеи. А тут-то что за идея? Если это конец света, сошествие дьявола в человеческом облике, то почему молчит церковь? Кому же, как не ей, ближе всего стоящей к Богу, не распознать дьявола и не сказать об этом во всеуслышание народу? Тогда же последняя опора будет выбита из-под ног богопротивной власти. Тогда и слепой распознает за великолепными костюма и галстуками, звериный и мохнатый лик дьявольский. Прозреет нард, и это будет последний день сатанинской власти. Но вместо этого высшие иерархи снимаются вместе с дьявольским отродьем, улыбаются ему. Действуют с ним заодно… Уж не… язык не поворачивается, но ведь вывод напрашивается сам собой. Не хочется верить… Иерархи же — тоже люди, могут заблуждаться, ведомы им и человеческие чувства — страх за свою судьбу… Но не до такой же степени? Веками говорить о страстях Господних, о святых, пошедших на лютую казнь… и вот… Не укладывается в голове.

— Да много ли мы знаем? А сколько священников погибло!

— С амвонов проклятию нужно предать, как Иуду!

4

УТРЕННИЙ РАЗВОД, или СОН ПРЕДПРИНИМАТЕЛЯ

— Смирно! Равняйсь!

— Здравствуйте, негоспода наемные работники!

— Здравия желаем, господин работодатель!

— Поздравляю вас, с очередным понижением заработной платы!

— Ураааааа!

— Слушайте мой приказ! Иванова, Петрова, Сидорова уволить в запас без