Моё – Ей (Константин Дмитриевич Бальмонт) Страница 1 - Litvek

Константин Дмитриевич Бальмонт Моё – Ей

Моё – Ей

Россия

Моя твердыня

Вседневность Солнца – моя твердыня.

Настанет утро, оно взойдет.

Так было древле. Так будет ныне.

И тьме, и свету сужден черед.

Вперед уходят все сочетанья,

Хотя по кругу идет узор.

Что было, было. Тут нет гаданья.

Что будет, будет. Бесплоден спор.

От гор высоких – густые тени.

Из гроз сгущенных – повторный гром.

Но есть исход нам из всех сцеплений.

Есть быль, давно ей был нужен – слом.

Узлом давнишним себя не мучай.

Свой парус емкий – с ветрами ставь.

И против ветра. И бейся с тучей.

Не бойся вала. Спасайся вплавь.

Ты – явь, не греза. Свой облик помни.

Ты – слиток света. Умам – звено.

Хотя б в глубокой каменоломне,

Но взять свой мрамор тебе дано.

Давно мученья. Еще минута.

Еще минута. Как больно мне.

Но срок короче. Слабеет пута.

Твердыня ночи сгорит в огне.

На дне чистилищ мы, погибая,

Не погибаем, пока – хотим.

Душа провидит, как та слепая,

Что оком духа пронзила дым.

К златым есть далям в душе оконце.

Нас голубая помчит река.

Я сгусток света. Я слиток Солнца.

Моя твердыня во мне крепка.

Она

В мгновенной прорези зарниц,

В крыле перелетевшей птицы,

В чуть слышном шелесте страницы,

В немом лице, склоненном ниц.

В глазке лазурном незабудки,

В веселом всклике ямщика,

Когда качель саней легка

На свеже-белом первопутке, –

В мерцаньи восковой свечи,

Зажженной трепетной рукою,

В простых словах «Христос с тобою»,

Струящих кроткие лучи, –

В глухой ночи, в зеленоватом

Рассвете, истончившем мрак,

И в петухах, понявших знак,

Чтоб перепеться перекатом, –

В лесах, где папоротник, взвив

Свой веер, манит к тайне клада, –

Она одна, другой не надо,

Лишь ей, Жар-Птицей, дух мой жив.

И все пройдя пути морские,

И все земные царства дней,

Я слова не найду нежней,

Чем имя звучное, Россия.

Моё – Ей

Приветствую тебя, старинный крепкий стих,

Не мною созданный, но мною расцвеченный,

Весь переплавленный огнем души влюбленной,

Обрызганный росой и пеной волн морских.

Ты в россыпи цветов горишь, внезапно тих,

Мгновенно мчишься вдаль метелью разъяренной,

И снова всходишь в высь размерною колонной,

Полдневный обелиск, псалом сердец людских.

Ты полон прихотей лесного аромата,

Весенних щебетов и сговора зарниц.

Мной пересозданный, ты весь из крыльев птиц.

И рифма, завязь грез, в тебе рукой не смята.

От Фета к Пушкину сверкни путем возврата

И брызни вдаль дорогой огневиц.

Я видел много чаровниц,

Со мной гадавших о грядущем.

Я по густым скитался кущам.

Взглянул на много чуждых лиц

В глуши неведомых станиц.

Смотря украдкой из бойниц,

В боях участвовал я разных.

Я медлил в россыпях алмазных.

Я с тем же сердцем падал ниц

В огнях враждующих божниц.

Я слушал шепоты черниц,

Уважил все чужие храмы.

Все голубые фимиамы.

И птицей, выше верениц,

Рассек преграды всех границ.

Но, слыша острый свист синиц,

Всегда лечу душой в родное.

Я вновь не в осени, а в зное,

И внемлю песне молодиц

Над мглой серебряных криниц.

Как мертвый, восстающий из гробниц,

Познавший власть явиться не скелетом,

А юношей, и в плоть, и в кровь одетым,

Мечтающим о пламенях девиц, –

Как клекот потревоженных орлиц,

Пророчеством вскипевший непропетым, –

Как быстрый конь, бегущий белым светом

За табуном горячих кобылиц, –

Я знаю, что таинственная дверца

Из смерти в жизнь, из тьмы до бытия,

Есть правда растворившегося Я.

Поняв, что верно в лике иноверца,

Пронзить свое пылающее сердце.

Вскричать, чужую боль приняв: «Моя!»

Игрою тонкого тканья

В чужие я вникаю души.

И боль в моей душе все глуше,

А радость – влажный звон ручья.

Власть претворения – моя.

Ползет ли предо мной змея,

Я пеньем ворожу над нею

И в колдованьи цепенею.

Свою отраву затая,

Она как тень. Она моя.

Земля вселенская – ничья,

Она – в своей лишь литургии.

Всем сердцем я в моей России.

Металл расплавленный – струя.

Но эта кузница – моя.

В огне, задымленный, куя,

Верховной волей созиданья

Могу перековать страданье

В венец и в пламя лезвия.

Я весь – Ея. Она – моя.

Крещенье светом

Отвеяв луч Луны рукою чаровницы,

Перекрутив его и завязав узлом,

Она, сдвигая мглу, пошла лесным холмом,

И по пути ее, проснувшись, пели птицы.

Закрученный узор горел, как свет денницы.

Она спустилась вниз, и, постучав в мой дом,

Сказала мне: «Проснись. На таинство идем».

Я в чащу с ней пришел к воде лесной криницы.

Полночного цветка душистую струю

Она дала дохнуть. Я звук услышал струнный,

Дала мне миг побыть в тиаре этой лунной.

Я в зеркале воды увидел жизнь мою.

Из недр, как сговор сил, извергся гул бурунный.

И Солнце выплыло. А я с тех пор – пою.

Россия

Есть слово – и оно едино.

Россия. Этот звук – свирель.

В нем воркованье голубино.

Я чую поле, в сердце хмель,

Познавший птиц к весне апрель.

На иве распустились почки,

Береза слабые листочки

Раскрыла – больше снег не враг.

Трава взошла на каждой кочке,

Заизумрудился овраг.

Тоска ли в сердце медлит злая?

Гони. Свой дух утихомирь.

Вновь с нами ласточка живая,

Заморского отвергшись края,

В родимую влюбилась ширь.

И сердце, ничего не зная,

Вновь знает нежно, как она,

Что луговая и лесная

Зовет к раскрытости весна.

От солнца – ласка