причинам: оказались и важные опечатки, искажавшие смысл, и неверное, по нашему мнению, понимание подлинника, и неловкие или слишком устаревшие русские выражения.

Во многих случаях, ввиду трудности для понимания высоких мыслей святого Исаака, мы сочли необходимым сделать пояснительные примечания к тексту перевода, частью (очень немногие) наши собственные, а большей частью заимствованные нами из примечаний к переводу Паисия в печатном издании 1854 года и из примечаний в греческом издании Никифора Феотокиса.

Кроме того, для настоящего издания вновь составлены сведения о жизни святого Исаака, прибавлены два указателя — мест Священного Писания, упоминаемых в словах, и предметов, о которых говорит святой отец.

Считаем своим долгом выразить глубокую признательность всем лицам, потрудившимся для этого издания, а именно: М. А. Новоселову и о. Симеону, бывшему ректору Тамбовской семинарии, которые сличали прежний перевод с переводом Паисия, причем первый, кроме того, держал корректуру и составил указатель предметов, а второй составил указатель мест Священного Писания; а также священнику о. И. Н. Четверухину, который написал сведения о жизни святого Исаака, просмотренные потом преосвященным ректором, епископом Феодором.

Несомненно, и в настоящем издании найдется немало недочетов; но читатели, знакомые с греческим текстом, надеемся, простят нам недосмотры и ошибки, зная, как неясен этот текст, смысл которого приходится иногда скорее угадывать, чем переводить.

Профессор Московской духовной академии Сергий Соболевский

Слова подвижнические

Слово 1. Об отречении от мира и о житии монашеском

Страх Божий есть начало добродетели. Говорят, что он — порождение веры и посевается в сердце, когда ум устранен от мирских хлопот, чтобы кружащиеся от парения мысли свои собрать ему в размышлении о будущем восстановлении. Для того, чтобы положить основание добродетели, лучше всего человеку держать себя в устранении от дел житейских и пребывать в слове света стезей правых и святых, какие Духом указал и наименовал Псалмопевец (см. Пс. 22, 3; 118, 35). Едва ли найдется, а может быть, и вовсе не найдется такой человек, который бы, хотя будет он и равноангельный по нравам, мог вынести честь; и это происходит, как скажет иной, от скорой склонности к изменению.

Начало пути жизни — поучаться всегда умом в словесах Божиих и проводить жизнь в нищете. Напоение себя одним содействует усовершению в другом. Если напояешь себя изучением словес Божиих, это помогает преуспеянию в нищете; а преуспеяние в нестяжательности доставляет тебе досуг преуспевать в изучении словес Божиих. Пособие же того и другого содействует к скорому возведению целого здания добродетелей.

Никто не может приблизиться к Богу, если не удалится от мира. Удалением же называю не переселение из тела, но устранение от мирских дел. В том и добродетель, чтобы человек не занимал ума своего миром. Сердце не может пребывать в тишине и быть без мечтаний, пока чувства чем-нибудь заняты^[37]; телесные страсти не приходят в бездействие и лукавые помыслы не оскудевают без пустыни. Пока душа не придет в упоение верою в Бога, приятием в себя силы ее ощущения, дотоле не уврачует немощи чувств, не возможет с силою попрать видимого вещества, которое служит преградою внутреннему, и не ощутит в себе разумного порождения свободы; и плод того и другого — спасение от сетей. Без первого^[38] не бывает второго^[39]; а где второе правошественно, там третья^[40] связуется как бы уздою^[41].

Когда умножится в человеке благодать, тогда по желанию праведности страх смертный делается для него легко презираемым, и много причин находит он в душе своей, по которым ради страха Божия должно ему терпеть скорбь. Все, что считается вредящим телу и внезапно действует на природу, а следовательно, приводит в страдание, ни во что вменяется в очах его в сравнении с тем, на что он надеется в будущем. Без попущения искушений невозможно познать нам истины. Точное же удостоверение в этом находит человек в мысли, что Бог имеет о человеке великое промышление и что нет человека, который бы не состоял под Его Промыслом, особливо же ясно, как бы по указанию перста, усматривает сие на взыскавших Бога и на терпящих страдания ради Него. Но когда увеличится в человеке оскудение благодати, тогда все сказанное оказывается в нем почти в противоположном виде. У него ведение, по причине исследований, бывает больше веры, а упование на Бога имеется не во всяком деле, и Промысл Божий о человеке отрицается. Таковой человек постоянно подвергается в этом^[42] козням подстерегающих «во мраце состреляти» (Пс. 10, 2) его стрелами своими.

Начало истинной жизни в человеке — страх Божий. А он не терпит того, чтобы пребывать в чьей-либо душе вместе с парением ума^[43]; потому что при служении чувствам сердце отвлекается от услаждения Богом, ибо внутренние помышления ощущением их, как говорят, связуются в самих служащих им чувствилищах^[44].

Сомнение сердца приводит в душу боязнь. А вера может делать произволение твердым и при отсечении членов. В какой мере превозмогает в тебе любовь к плоти, в такой не можешь быть отважным и бестрепетным при многих противоборствах, окружающих любимое тобой.

Желающий себе чести не может иметь недостатка в причинах к печали. Нет человека, который бы с переменою обстоятельств не ощутил в уме своем перемены в отношении к предлежащему делу. Ежели вожделение, как говорят, есть порождение чувств, то пусть умолкнут, наконец, утверждающие о себе, что и при развлечении сохраняют они мир ума.

Целомудрен не тот, кто в труде, во время борьбы и подвига, говорит о себе, что прекращаются тогда в нем срамные помыслы, но кто истинностию сердца уцеломудривает созерцание ума своего, так что не внимает он бесстыдно непотребным помыслам. И когда честность совести его свидетельствует о верности своей взглядом очей, тогда стыд уподобляется завесе, повешенной в сокровенном вместилище помыслов. И непорочность его, как целомудренная дева, соблюдается Христу верою.

Для отвращения предзанятых душою расположений^[45] к непотребству и для устранения восстающих в плоти тревожных воспоминаний, производящих мятежный пламень, ничто не бывает так достаточно, как погружение себя в любовь к изучению Божественного Писания и постижение глубины его мыслей. Когда помыслы погружаются в услаждение постижением сокровенной в словесах премудрости, тогда человек, благодаря силе, которой извлекает из них просвещение, оставляет позади себя мир, забывает все, что в мире. И изглаждает в душе все