казался невероятно спокойным, будто не от мира сего, и ей не хотелось снова всё испортить.

Наверняка они глядели в точку, где горизонт встречался с бушующими водами. Судя по порывам ветра, задевающим брезент на перевёрнутой лодке, надвигался шторм, и мрачнеющие облака сейчас должны были почти сливаться в цвете со вздымающимися волнами. В такие моменты солёный воздух хотелось вдохнуть поглубже, приготовившись к созерцанию самого захватывающего акта; где-то далеко могла сверкнуть молния, разорвав серо-синий холст белёсым шрамом, предвещая бурю. Нора и сама любила сидеть на этом крыльце, будто обращаясь к древней, беспощадной стихии…

Однако характерный звук откупоренной бутылки разрушил романтичную ауру загадочности. В холодном и недружелюбном краю алкоголь мог подарить мимолётное, обманчивое чувство тепла, и Нора в некотором роде даже сочувствовала Лонгфеллоу — одинокому и, казалось, всеми на свете позабытому старику. Зато у него скопилось множество историй, большинство из которых сочились мистическим флёром.

— Плохая это примета — с траппером говорить. Туман им мозги прочистил и вызывает галлюцинации не хуже, чем у Детей Атома с их Матерью…

На материке тоже процветал этот культ поклонения радиации. Прихожане добровольно облучали себя до смерти и считали Атом чем-то вроде божества, с которым им нужно было слиться, зачастую приобщая людей силой. Нора слышала, что на острове их общину — Ядро — охраняли зилоты, верующие солдаты с татуировками в виде спиралей на лицах.

— Погоди, — резко оборвал Данс. Нора знала этот тон — будто гончая напала на след. — Один из них сказал, что синта убила Мать. Что это? Какой-то особый мутант?

Они всегда улавливали эмоции друг друга, понимали, что нужно сделать, с полуслова. Так и сейчас напряжение, готовность действовать передались от Данса к Норе, будто по незримому кабелю. Она замерла, боясь пошевелиться, обратившись в слух: чутьё подсказывало, что в следующий раз Лонгфеллоу может оказаться не в настроении разговаривать.

Жидкость в бутылке, как приливная волна, ударилась с характерным звуком в горлышко. Судя по всему, пил старик жадно, словно потерявшийся в пустыне путник, дорвавшийся до оазиса.

— Никто не знает, наверное, даже они сами, — он невесело хмыкнул. — Остров полнится чудовищами и необъяснимыми явлениями, так что всё возможно. Лучше в отдалённые зоны не лезть, незачем это. Хотя многим неймётся: например, говорят в городе, что лесопилку нужно заселить, вещи берут — и больше ни слуху, ни духу. Взять того же Убийцу кораблей — только обломки оставляет за собой!..

Старика понесло, и Данс поспешил перевести тему на что-то более близкое, материальное:

— Но ты многое повидал, мыслишь… трезво для этого места, — Норе показалось, что Данс действительно уважал старика, а не пытался съязвить или посмеяться. Кто знает, как бы он сам дожил до седин? На острове пожилых людей можно было пересчитать по пальцам одной руки, и не бредили из них лишь капитан Эйвери и сам Лонгфеллоу.

На долгое время воцарилось молчание, и Нора уже подумала, что старик вновь погрузился в ведомые лишь ему одному глубины памяти. Ветер и волны снова залили сознание покоем; под одеялом не хотелось шевелиться, чтобы сохранить тепло, однако, когда Лонгфеллоу заговорил, на коже проступили мурашки:

— Моя жена… — он запнулся, словно горло в момент пересохло. Голос был сиплым и едва слышным, слившимся с шумом прибоя. — Ханна была беременна, когда её увели Дети Атома. Я ломанулся следом, но не нашёл её следов, в их чёртовом притоне она так и не появилась. Как сквозь землю провалилась. Уже потом какой-то полоумный жрец сказал, что я должен быть горд! — голос сорвался на фальцет, прорвались истеричные нотки, однако Лонгфеллоу быстро взял себя в руки. — Мол, Мать забрала чистую душу в свою обитель, а Ханна с ребёнком слились с Атомом. Будто я не видел ходячие трупы в их культе и не знаю, как высокая доза радиации за считанные часы здорового человека косит… Хочешь знать моё мнение, парень? Чушь вся эта мистика, виноват всегда человек.

На долгое время воцарилось молчание. Судя по всему, Данс обдумывал услышанное и пытался найти логическое объяснение, которого не было: трапперы явно потеряли разум в тумане, надышавшись химикатами или получив дозу радиации, а о Матери могли услышать от тех же Детей Атома — таких же психов, поклоняющихся радиации.

Дело раскрыто.

— Как твоя подруга, успокоилась? — через какое-то время спросил Лонгфеллоу.

— Всё будет в порядке, — заверил Данс. — Хотя ей не помешает встряска от всех этих… страшилок.

Вновь Нора почувствовала резкий импульс по их незримому кабелю: давно потерянный ребёнок — Шон, Шон, Шон! — снова норовил вбить клин в их с Дансом выстроенное тяжким трудом взаимопонимание.

Старик странно хохотнул — холодно, будто издевался над его наивностью. Пояснять, конечно, он ничего не стал, будто ждал, что новичок с материка сам дорастёт до какой-то местной островной мудрости. Для Данса жизнь выстраивалась просто и сводилась к правилу «если что-то шевелится — стреляй». Будучи солдатом, он сталкивался с живыми существами, кровоточащими, а теперь ему каждый внушал, что мир полнится духами — незримыми сущностями, что могут иметь почти безграничные возможности.

Нора, как носитель довоенного мышления, знала, что мракобесие и технологии шли рука об руку: чем быстрее двигался прогресс, тем страшнее становились заблуждения тех, кто за ними не успевал, не понимал и, как следствие, боялся. Ещё до апокалипсиса, в эпоху открытий и технической революции, вольготно себя чувствовали темнейшие предрассудки: будто Земля плоская, а прививки калечат детей. Вера в призраков казалась на этом фоне чем-то даже милым и безобидным.

— Мы верим, что остров — живой, и его расположение нужно заслужить поступками и чистым сердцем. Те, у кого на душе смута, здесь долго не задерживаются. Туман скроет дорогу и уведёт в дебри.

— Если вы не ходите вглубь острова, то откуда знаете?

Неизвестность пугала, но она же вдохновляла исследователей на опасные путешествия. Остров, окружённый водой и радиоактивными туманами, идеально подходил в качестве источника для сказок и баек об увиденных странностях. Нора понимала скепсис Данса по поводу того, что кусок камня мог обладать душой и волей, однако точно так же он недавно думал о синтах.

Люди изменчивы, но не мир вокруг. Он