Изредка выбираясь за пропитанием и трудясь по ночам, за половину цикла светила я собрал, будто из частей механизма, тело иеала: ранее такое запрещали этические нормы, а потом стало не до дорогостоящих проектов.

Последним «вырос» клонированный мозг, и вскоре модель была готова. Всё прошло как надо: после соединения с другими органами заработалм системы дыхания, пищеварения, я даже запустил сердце, постепенно «ожило» всё. Но модель не проснулась. В готовом теле не было главного: личности. Так я убедился, что хазардисты ошибались.

Бывший учёный прикрыл глаза вертикальной мутной мембраной, заменявшей, по-видимому, веки, и на секунду опустил голову на руку.

– Прошу прощения, я очень устал. Но ничего, скоро все закончится…

Продолжу. Конечно, мне хотелось рассказать об открытии всем выжившим, вернуть им счастье жизни и надежду. Но как это сделать, если первый же встречный норовил зарезать тебя когтем еила ? Те, до кого удавалось достучаться, не верили, считая меня сошедшим с ума Смысловиком. Да и кто бы поверил отощавшему типу, твердящему, что он-де учёный, совершивший важнейшее за всю историю открытие – доказательство существования души?

А потом свет померк, водная гладь разверзлась, распугав стаи хищных еилов, и гигантский аппарат, подобные которому наши изобретатели и представить не могли, опустился на дно.

За нами пришли Судьи, так я их назвал – после того как, первым придя к кораблю, выслушал их представителя.

– Вы мои третьи, – сообщил он мне.

Морфологически он значительно отличался от иеала, но я видел его глаза, а в них забытые нами чувства – сострадание и печаль. Он сказал, что по результатам долгого и всестороннего исследования планеты наша цивилизация подлежит устранению. Слишком много насилия, цинизма и аморальности, вымирающие заброшенные заповедники (напомню: до наступления беспорядков уделевшие осколки дикой природы были взяты под управление), остановка культурного и технического прогресса, критическое снижение рождаемости… После «очищения» Хазардистов зачищали их самих.

Судьи применили ту самую технологию перевода, благодаря которой я разговариваю с вами. Даже с учётом неизбежной потери выразительности, манера, в которой их посол зачитывал приговор иеалам, показалась мне отнюдь не холодной и бесстрастной, а сочувственной, как будто речь шла о тяжёлой обязанности. Разумеется, добавил он, нужно проверить все данные на месте путём непосредственного наблюдения за населением, на что уйдёт достаточно времени – у нас оставалась возможность оправдаться. Как ни странно, оправдываться никто не спешил. Их появление вызвало не страх, а радость – к удивлению Судей, отчаявшиеся и уставшие иеалы восприняли его как избавление. В этом просмотривается какая-то злая ирония, не так ли? Не моя новость о жизни, а пришествие смерти успокоило народ. Впрочем, их можно понять: вот оно, доказательство, что цивилизации есть и на других планетах, а Хазардисты были не правы – и оно куда убедительнее речей тощего безумца.

Они разрешили мне записать это послание, даже передали необходимое оборудование. Я подхожу к его концу. Поясню: каждому новому слушателю передатчик – та пластина, которую вы нашли – покажет запись заново, а подключившемуся в третий раз предоставит информацию о планете и иеалах. Вызвать повторное воспроизведение можно, повторив или пересказав какой-нибудь эпизод. Довольно просто, так ведь?

Ну что же. История многих лет – да что там, вся наша история, наполненная презрением к «непрактичному» – оказалась ошибочной. После отправки послания я, я в этом виде, тоже буду уничтожен: ни один представитель осуждённой расы не должен выжить. Сейчас я ни о чём не жалею и не боюсь: я знаю, что все это, – Эуон обвёл рукой зал, – всё это, я сам, другая жизнь на планете и в галактике – оно действительно живо и имеет смысл. И я сам не иссчезну бесследно. Надеюсь, вам пригодятся все эти данные. Распоряжайтесь ими, как посчитаете нужным. Но, на мой взгляд, лучше учиться на чужих ошибках.

Запись прервалась. Открыв глаза и отцепившись от зонда, Пётр какое-то время в немом изумлении созерцал лица товарищей, потом, всё так же воздерживаясь от комментариев, махнул рукой, приглашая Ивана тоже просмотреть «вторую серию». Пересказывать некогда, сперва увиденное предстояло осмыслить самому. Наплевав на расписание и помирающих от любопытства коллег, он заперся у себя и погрузился в составление отчёта. Надо было срочно занять чем-то мозги, пока они не перегрелись от нового опыта. Пять раз перепроверив написанное, Михайлович принялся неумело зарисовывать на планшете инопланетянина и его кабинет. Неизвестно, сколько времени удалось протянуть таким нехитрым образом – «отбоя» он вовсе не заметил – только, оголодав и выбравшись из модуля за пакетом супа, Иван обнаружил, что все товарищи уже отправились на боковую.

Спустя три часа он завидовал им чёрной завистью – такую испытывает страдающий бессонницей к безмятежно дремлющему коале. Увиденное на записи загадочной пластины никак не давало даже задремать.

Тем более этому не способствовало появление трудноразличимой фигуры у противоположной кровати-мешку стены. Фигура явно принадлежала давешнему «собеседнику», учёному Эуону.

«Ну, приехали. Берлиоз, не композитор…»

Наверное, он всё-таки спал и видел отголоски впечатления. Пётр надавил на веки и похлопал глазами, больно ущепнул себя на нос и хлопнул по лбу. Эуон не исчезал.

Вместо этого гость перевёл взгляд с хозяина модуля на фотографию с пятого дня рождения дочки, приклеенную у компьютера.

– Это, эээ… семья.

Тот не ответил, хотя, судя по всему, слышал.

«А, так он же говорил через переводчик. Ну да что я: какая разница, о чём и как говорить с глюком!»

– Скучаю я по ним, – признался Пётр. – Васька уже большая совсем, интересно с ней должно быть, она и маленькая была сообразительная. Так весело было. И бабушка с дедушкой её любили. Жалко, даже в школу не проводили.

Ему привидилось, что пришелец посмотрел на него с сочувствием. Что только всякие ошибки мышления в мозгу не вытворяют! В любом случае, данное самому себе и штатному психологу обещание не трогать воспоминания о родителях уже было нарушено, и не поделиться ими было уже невозможно.

– У меня тоже была семья, ну, родная. Старики мои были здоровые и моложавые, кто же знал, что так… поехали на этот дурацкий праздник, как его, весной: ну, куличи там, цыплят на открытках рисуют. Неважно. И я ведь рисовал маленьким, даже дочке рисовал, и всякое другое там… и где теперь этих их празднования, а?! Как они помогут маме с папой? «Светлый праздник», блин! Никакой не светлый, всё плохо и у меня, и у них – у них