располагала к мужской беседе. Он повернулся к официантке:

— Зиночка, принеси нам макароны по-флотски и… и…

— Что еще?

— Бутылочку.

— Лимонад в буфете, а больше ничего не держим.

Веснин знал, что водку в военторговской столовой не продают, но у официанток иногда находится для надежных людей бутылочка-другая.

— Ну, прошу…

Не удостаивая ответом, Зиночка шагнула к кассе, как вдруг остановилась, привлеченная таинственными знаками, которые делал ей Судейкин.

— Ладно, — сказала она и ушла.

Судейкин вопросительно поглядел на Мишу: звал, давай выкладывай.

— Пров Васильевич, — без предисловий горячо зашептал Веснин, — ведь это что он мне сказал, а? «Пошел вон со стоянки, без тебя обойдемся»…

В эту минуту Миша даже не замечал, что слишком вольно излагает слова инженера.

— Без меня они обойдутся на моей машине?

— Ишь ты, какой горячий. Охолони маленько.

— Значит, меня можно подозревать. Меня — по боку, и без меня проверять, да? Я — мальчишка, салага, да?

— Первогодок ты еще, Мишенька, новичок.

— Что из того? Разве я кого-нибудь подводил? Да я всем готов помочь. Помните вашу «девятку» расстыковывали, спешная работа была. Да я вместе с вами день и ночь из ангара не выходил…

— Было. Только инженеры правильно тебя проверяют. У каждого из них сердце не на месте. Пока причину сброса фонаря не найдут — не успокоятся.

Зиночка бесшумно подошла и поставила на стол две порции макарон, графин и пару граненых стаканов.

Судейкин налил себе полстакана, взглянул на Веснина и плеснул в его стакан немножко, так, на донышко.

Заметив это, Михаил удивленно спросил:

— Почему ж так, Пров Васильевич?

— А потому, что ты еще и грамма не пил, а несешь как пьяный.

— Да я…

— А что ты?

— Обидно, Пров Васильевич, Раз технарь, то с ним все можно. Нас в училище как учили? Техник — фигура, хозяин самолета. А самолет — это целый завод. Значит, кто я? Ну минимум начальник цеха. А тут знай таскай водило… Частушку слышали? Про отпуска-то:

— Подожди, подожди, — остановил его Судейкин, — вот тебе и замполит. Легок на помине.

Пров Васильевич кивнул на дверь. Михаил обернулся. В столовую входил майор Агеев.

Агеев остановился посредине зала, огляделся.

— Ну вот, — громко сказал он, — так я и знал.

Официантка сразу оказалась рядом с ним.

— Будем ругаться? — обратился Агеев к Зине.

— Что вы, товарищ майор, — пропела она.

— Будем. Это что ж такое? Кому я говорил: навести в столовой порядок и создать уют. Где, я спрашиваю, на столах специи? Что положено иметь? Соль, перец, горчицу… Нету. А где графины с водой? Человек пришел с аэродрома. Жара. Пить хочется. А на столах шаром покати… — Майор снова грозно оглядел зал:

— Вон, хоть один графин поставила, догадалась, — кивнул он туда, где сидели Веснин и Судейкин, — хоть их уважила.

И Агеев шагнул к угловому столу.

Миша и Пров Васильевич онемели. Зиночка замерла на месте. Они следили за тем, как майор не спеша наполнил стакан и, приподняв его, хлебнул,

Что-то будет? Но ничего особенного не случилось. Майор крякнул, медленно поставил стакан на стол и молча направился к двери. Зина шла вслед за ним. Но Агеев вышел, даже не обернувшись.

Миша ткнул вилкой в полную тарелку. Есть не хотелось. Говорить — тоже.

Воскресенье

1

Первым в семье Додоновых проснулся Лешка. Над простынкой замелькали его розовые пятки, а по комнате разнеслось зычное:

— А-а-а… А-а-а…

Виктор и Катя по-разному расшифровали призывный возглас сына:

— Па-па, — убежденно сказал отец.

— Ма-ма, — поправила его мать.

День наступил воскресный, и Виктор постарался подняться спокойно, даже лениво, как и полагается отдыхающему человеку. Это было трудновато: сразу после пробуждения он вспомнил вчерашний бездарный полет и «концерт звукозаписи», который устроил полковник.

Но Кате об этом знать не следовало. По крайней мере, сегодня. Ведь нынче у него — день рождения. Стукнуло двадцать пять, четверть века.

Уж он примет меры, чтобы она не заметила его плохого настроения.

В ту пору Додонов и некоторые его товарищи летчики увлекались упражнениями по системе индийских йогов. Их-то он и заставил себя проделать, неспешно, без «форсажа». Выходило легко и ладно.

С постели поднялась Катя и, мягко шлепая босыми ногами по прохладным половицам, заспешила к сыну. С притихшим Лешкой на руках она закружилась по комнате, напевая:

Виктор следил за ними и старался думать о чем угодно, только не о вчерашнем полете. «Индийские йоги любят стоять вниз головой…»

«А хорошо бы Лешку вырастить необыкновенным силачом. Почему бы и нет, ведь где-то было напечатано про младенца, сына грузчика, который в своей постельке запросто играл утюгами…»

Гибко согнувшись, Виктор встал. А Катя, посадив Лешку на родительскую кровать, с нескрываемым удовольствием начала свою праздничную программу.

Сначала состоялось «приношение даров». Из какого- то тайника Катя извлекла хрустящий целлофановый, перевязанный голубой лентой пакет с поздравительной открыткой. В нем оказалась белоснежная нейлоновая рубашка.

Жена скромно улыбалась: «Я достаточно практична, чтобы дарить хорошие и полезные вещи» — вот что говорила Виктору ее улыбка.

«А сейчас она преподнесет подарок со значением». И точно. Катя вытащила коробочку, в которой оказался игрушечный заводной самолетик, подарок, равно предназначенный отцу и сыну. Блестящий никелем самолетик еще отчетливей напомнил Виктору все, что случилось вчера. Неужели полковник отстранит его от полетов? Угрюмая физиономия командира, его упорное молчание после того, как прослушали запись магнитофона, не обещали ничего хорошего.

И Катя заметила его волнение. С раскрытой коробкой в руке она остановилась перед кроватью.

— Витек, с тобой что-то приключилось?..

— Так, ничего особенного.

— А все же?

Виктор поспешил обнять жену и крепко, слишком крепко ее поцеловал.

Катя отстранилась.

— Ты можешь сказать по-человечески?

— Могу, конечно, да что толку.

— Это как же, что толку? Жена я тебе или ие жена?

— Жена, конечно, у тебя даже квитанция на меня имеется.

Но Катя не приняла шутку.

— У тебя ЧП?

— Ну не то чтобы…

— Почему же ты не говоришь мне об этом сам? Выходит, мне все это безразлично?