твердо.

Додонов выровнял машину. Вернулось веселое чувство победы. В голове возникли, бесконечно повторялись на какой-то знакомый мотив слова его доклада на землю:

— Цель вижу, атакую!

— Цель вижу, атакую!

Он напевал их, заходя на посадку и потом, приземлившись, когда, откинув фонарь, увидел две улыбающиеся физиономии: морщинистую — Студейкина и розовую, круглую — Мишки Веснина.

Легко коснувшись плоскости, он выпрыгнул на согретый солнцем бетон и, сопровождаемый техниками, пошел к зеленому домику второй зоны.

Ветер принес из недальнего ельника запах хвои, смешал его с запахом керосина и масел, с дымком, с нежным ароматом травы. Виктор подумал, что ему еще долго-долго дышать воздухом аэродрома.

Додонов с аппетитом уминал стартовый завтрак, когда к нему подошел майор Девятов. Он радушно протянул свою мягкую ладонь и отеческим тоном сказал:

— Лейтенант, поздравляю с удачным перехватом. Мо-лод-цом. Могу сообщить по секрету, что генерал выразил свое удовольствие.

Он был благожелателен, майор Девятов, и Виктор не сразу подумал, что перед ним тот самый человек, который совсем недавно настоятельно рекомендовал ему «сменить пластинку».

— На твоем месте, — сказал Девятов, — я бы дырочку провернул в погонах. Знаешь ли, третья звездочка не исключена… со временем, конечно.

Через два часа Додонова вызвали на СКП. У входа в шахматный домик стояли полковник Николаев и приезжий генерал-лейтенант в своем поношенном, но тщательно вычищенном летном обмундировании.

— Товарищ генерал, — четко произнес Додонов, — разрешите обратиться к полковнику Николаеву?

— Пожалуйста, — кивнул головой старый летчик.

— Товарищ полковник, лейтенант Додонов по вашему приказанию прибыл.

— Ну что ж, лейтенант Додонов, — сказал Николаев своим обычным, «служебным» голосом. — Перехват состоялся. Только что я смотрел фотопленку. Могу доложить, что перехватик получился так себе… На троечку… Короче говоря, в понедельник пойдете на тренажер. Во вторник или в среду сядете на сварку, получите вывозной полет с комэска… Потом самостоятельный вылет в зону… В общем, все сначала. Вам понятно?

— Так точно.

Виктор слушал командира, а сам все поглядывал на руку генерала, на его часы.

Наконец-то Додонов рассмотрел их. Часы оказались самыми обыкновенными, старенькими, с выцветшим циферблатом, с проносившимся до бронзы корпусом. И безо всяких штучек.

Много недель спустя

Прошло много, много недель…

Солнце нещадно калило бетонку. По ней хлестали осенние дожди, ее заносило снегом. Над аэродромом было и чистое ослепительной голубизны небо, и нежные пушистые облака, и стальной купол грозовых туч.

Дописав свою короткую повесть, приехал я в военный городок и передал рукопись старому знакомому — военному летчику первого класса.

Он читал ее долго, ревниво поправляя ошибки. Когда мы встретились, он спросил строго, как на разборе полетов:

— Неясно с лейтенантом Кульчинским. Будет ли он летать?

— Так ведь вся история заняла одну неделю, — ответил я, — Большего не скажешь…

Подумав, летчик принял решение:

— Согласен. В авиации говорят: «В небе маршрутов много». Поживем — увидим.

Из окна штаба, где мы беседовали, хорошо просматривалась шоссейка — дорога от городка до аэродрома. По ней шагал строй. Люди во франтоватых кожаных куртках, в промасленных комбинезонах, в хромовых или кирзовых сапогах, в фуражках с летными «капустами» и в пилотках спешили на полеты.

Начинался рабочий день с ревом и свистом турбин, со скрежетом тормозов и шуршанием тягачей.

И пылила бугристая, латаная-перелатанная шоссейка: дорога, которая ведет в небо.