открытия, несмотря на довольно пессимистичные предсказания организаторов, выставка стала пользоваться все возрастающим успехом, очевидной причиной которого была картина Генриха Кюрца. Вне всякого сомнения, триумфальное признание пришло к этому произведению — а через него и ко всей выставке — благодаря непонятно чьей изустной рекламе, последствия которой всегда трудно предвидеть с точностью; отчасти объяснение подобному ажиотажу можно найти в длинной анонимной пояснительной заметке, опубликованной в каталоге:

“На полотне изображено просторное прямоугольное помещение без дверей и окон, три стены которого полностью завешаны картинами.

На переднем плане, слева, рядом с покрытым кружевной скатертью столиком, на котором стоят бокал и графин резного хрусталя, в темнозеленом кожаном кресле в три четверти спиной к зрителю сидит человек. Это пожилой мужчина с пышной седой шевелюрой, тонким носом и очками в стальной оправе. Мы не столько видим, сколько угадываем черты его лица, скулу в красных прожилках, густые усы, скрывающие верхнюю губу, сухой, властный подбородок. Он облачен в серый халат с воротником-шалью, украшенным тонкой красной каймой. У его ног, частично скрытая подлокотником кресла и столиком, лежит и, вероятно, дремлет большая рыжая собака с короткой шерстью.

На этом полотне изображено более ста картин, воспроизведенных с такой точностью и тщательностью, что все их можно подробно описать. Одно лишь перечисление названий и авторов было бы не просто утомительно, но вышло бы за рамки данного пояснения. Достаточно сказать, что здесь великолепно представлены все жанры и школы европейского искусства и молодой американской живописи, религиозные сюжеты и жанровые сцены, портреты и натюрморты, пейзажи, марины и т. д.; впрочем, не будем лишать зрителя удовольствия и предоставим ему возможность самому открыть для себя, узнать и установить авторство картин Лонги и Делакруа, Делла Нотте и Верне, Гольбейна и Маттеи, а также других шедевров, достойных крупнейших европейских музеев, которые любитель Раффке, следуя мудрым советам выдающихся экспертов, сумел обнаружить во время своих путешествий.

Однако, не углубляясь в детали, мы хотели бы обратить внимание посетителя на три произведения, которые, как нам кажется, отражают и радость, испытываемую Раффке от правильно сделанного выбора, и тот талант, с которым Генрих Кюрц сумел нам их показать.

Первое, на стене слева, над головой коллекционера, — “Визитация”, которая, как представляется, могла быть написана Парисом Бордоне, Лоренцо Лотто или Себастьяно дель Пьомбо: посреди маленькой площади, ограниченной высокими колоннами с растянутыми между ними богато вышитыми тканями, облаченная в темнозеленое платье, покрытое длинной красной накидкой, Пресвятая Дева преклоняет колени перед идущей ей навстречу престарелой святой Елизаветой, которую поддерживают под руки две служанки. На переднем плане, справа, — три старика в черном; двое стоят, почти лицом к лицу, один из них держит наполовину развернутый пергаментный свиток с начертанным тонкой синей линией планом укрепленного города, на который сухим перстом указывает другой; третий старик сидит на зеленой подушке, покрывающей деревянный позолоченный табурет с перекрещенными ножками, он сидит почти спиной к своим спутникам и, похоже, смотрит в глубину сцены, на просторную эспланаду, где Марию ожидает ее кортеж: закрытый двумя кожаными шторами паланкин, установленный на двух белых лошадях, которых за поводья держат два пажа в красно-серых ливреях, и всадник в доспехах с украшенным длинной золотой лентой копьем. На горизонте открывается пейзаж с холмами и рощами, за которыми вдали виднеются туманные башни какого-то города.

Вторая картина висит на стене справа. Это маленький натюрморт Шардена под названием “Приготовление обеда”. На каменном столе среди разных хозяйственных и кухонных принадлежностей (ступка, поварешка, шумовка) мы видим окорок, завернутый в белую тряпку, миску, наполненную молоком, плошку с персиками и большой кусок лосося, выложенный на перевернутую тарелку. Выше, на стене, на тонкой веревке, продетой сквозь правую лапу, висит битая утка. Не так часто, кажется нам, свежесть, простота и естественность Шардена воплощаются с таким ликованием, и можно долго размышлять о том, что вызывает большее восхищение: гениальность французского мастера или та безупречность, с которой Кюрц сумел ее “передать”.

Говоря об этом уникальном собрании произведений искусства, нельзя не сказать хотя бы несколько слов о картине, которую художник поместил не на стене, а на мольберте, стоящем в правом углу кабинета. Речь идет о “Портрете Бронко МакГинниса”, человека, который себя объявил “самой татуированной в мире личностью” и выставил в качестве экспоната на Международной выставке в Чикаго (после его смерти в 1902 году стало известно, что на самом деле это был бретонец по имени Лё Марек, а подлинной была лишь татуировка, сделанная у него на груди). Портрет принадлежит кисти одного из наших соотечественников, Адольфа Клейдрёста, чья карьера, начатая в Кёльне, получила блестящее продолжение в Кливленде. В этой связи портрет фигурирует в нашей экспозиции (см. N5 95) вместе с другими произведениями германо-американской школы, входящими в коллекцию Германа Раффке и предоставленными коллекционером на время выставки. Несомненно, у многих посетителей возникнет желание сравнить оригинальные произведения с их уменьшенными вариантами, которые так тщательно выполнил Кюрц. И здесь их будет ожидать чудесный сюрприз: в свою работу художник вставил уменьшенную копию этой же самой работы, причем таким образом, что сидящий в кабинете коллекционер видит перед собою на дальней стене картину, которая изображает его самого, рассматривающего свою коллекцию, и все картины воспроизводятся снова, и так — несколько раз; при этом точность изображения сохраняется и на первом, и на втором, и на третьем уровне, — до тех пор, пока рассматриваемые произведения не превращаются в крохотные точки. “Кунсткамера” — не только анекдотическое изображение приватного музея; благодаря игре в последовательные отражения, благодаря чуть ли не волшебному очарованию уменьшающихся повторений это произведение погружает нас в совершенно призрачный мир, где сила обольщения увеличивается до бесконечности, а предельная точность живописной техники, никак не являясь самоцелью, внезапно подводит нас к головокружительной Одухотворенности Вечного Возрождения”.

Начиная со второй недели после открытия выставки в зал, где