Annotation

Обидейко Виолетта Олеговна

Обидейко Виолетта Олеговна

Эспол

Двести шестьдесят пять. Двести шестьдесят пять смертей. Двести шестьдесят пять отобранных жизней. Отобранных мной. Я помню каждого: их голос, запах, последний вдох. У каждого была семья. Даже у них. На сотой смерти я пыталась оправдать себя тем, что они не должны жить. На сто пятидесятой смерти я пыталась не думать о них. На двухсотой я даже не смотрела в их глаза. Они все записаны. В старом блокноте чередой вычерчены имена:

"Джон Ирон"

"Винсент Роял"

"Верон Ласки"

"Сэм Старовски"

"Жан Фьер"

"Николас Кейл"

"Эрик Умбер"

И сотни других...

На некоторых листах до сих пор остаётся запекшаяся кровь. Не знаю чья: их или моя. Я пыталась выкинуть этот блокнот. Но каждое имя будто клеймо в моей голове, в моей памяти. Я помню их лица. Они преследуют меня каждую ночь.

Кто я? Киллер? Убийца? Маньяк в женском лице?

В свои девятнадцать лет я похоронила больше людей, чем средний работник ритуальных услуг.

Моя первая смерть была в девять лет. Почему моя? Тогда я убила не только его, но и себя, как человека. Я не осознавала что сделала, но я понимала, что он будет не последний. У меня забрали револьвер и отвели меня в комнату, оставив наедине с собой. Я не плакала. Я не чувствовала сожаления. Я чувствовала запах крови.

- Хорошая работа, 1201. Ты заслужила день отдыха. - железный голос звучал по моей пустой комнате.

Вторая смерть была через месяц. Они давали мне оружие и смотрели, как я хладнокровно нажимаю на курок. Ребёнок и пистолет - вещи не совместимые. Но ОНИ так не считали.

Мне осталось всего три месяца. Это должно меня радовать, но я не умираю. В двадцать лет я должна стать официально освобождённой. Я сложу полномочия убийцы, которые мне выдали. Но смогу ли я стать свободной от тех имён, которые навсегда засели в моей памяти. Смогу ли я жить как нормальные люди? Хочу ли я этого? Наверное.

У меня нет имени, у меня есть мой порядковый номер. ОНИ обращаются ко мне как к 1201. Эти цифры никогда мне не нравились, потому что я не могла понять, что они означают. Очередной номер эксперимента? Неудачной попытки?

Я не помню как оказалась в их руках. С того момента, как я начала осознавать происходящее - я уже была здесь. У меня не было родителей и детства. Я мало что знаю о заботе и любви. Зато, я знаю как за секунду обезвредить человека. Я знаю как за мгновение нейтрализовать целый штаб. Меня не воспитывали. Иногда, в сознании появляются воспоминания. Все они холодные и болезненные. Маленькие дети, кричащие от боли. Я была среди них.

Я перестала плакать, когда мне было 5 лет. Остальные не смогли. Не уверена, что они до сих пор живы. Отсюда не выпускали 'недоработанных', мы должны были быть идеальными убийцами.

Мы не чувствуем боли. На нас не действуют пытки. С самого раннего возраста нас обрабатывали: током, холодной водой, таблетками и другими изощренными способами. Организм имеет свойство приспосабливаться. Пытки закончились, когда нам было девять. Тогда нас начали учить убивать. В десять мы уже знали почти все боевые техники. Тхеквондо, самбо, рукопашный бой - ничто, по сравнению с тем, чему нас учили. В двенадцать нам дали первое задание. В четырнадцать, лучшим из нас, доверили тайну, которые мы были обязаны сохранять до конца наших дней.

Я не знаю какое мы по счету поколение. Но никого из ранее 'выращенных' здесь я не знаю. Со мной работают пятеро таких же, как и я. Мы не друзья, мы напарники. Нам запрещено дружить, ведь это чуждое чувство, свойственное человеку, который в любой момент может проявить слабость. Слабых отсеивают, никто не знает, что с ними происходит. Каждый в глубине души надеется, что они возвращаются в семью, откуда их забрали. Я не надеюсь, те знания, которые мы в себе храним - недопустимы для внешнего мира.

Единственное, во что мы все верим, что мы станем свободны по достижению двадцати лет.

Запах крови вызывал у меня тошноту. Даже сейчас, когда я склонив голову сидела над свежей кучей рыхлой земли. Где-то там, под ней, был Кевин Майлз, местный драгдиллер, завёрнутый в слой сложных химических веществ. Скоро от него не останется и запаха. Но он всегда останется в моей памяти, в моих снах. Я аккуратно вычерчиваю очередное имя на грязном листке блокнота. Он двести шестьдесят пятый. Каждый раз я надеюсь, что эта цифра будет окончательной.

Я вернулась на заброшенный завод. Три пролёта вниз, пару нажатий на пустой стене, отпечаток пальца - и перед тобой открывается то, что они называют 'Эспол' - штаб, где рождаются убийцы. Длинные коридоры, стерильные комнаты. Яркий свет с непривычки каждый раз режет глаза. Меня встречают люди в белых халатах, ведут в разные кабинеты и проводят обследования, обрабатывают раны. После этого, как и после каждого задания, меня будет ждать в своем кабинете мистер Вудмич. Его встречи были обязательны для каждого из нас. От его допроса зависела наша судьба.

- Жалость? - Вудмич сидел напротив меня в своем идеально выглаженном и идеально белом халате, внимательно рассматривая. Я знала, что сейчас он смотрит на уголки моих губ, в поисках реакции на произносимые им слова.

- Нет. - сухо отвечаю я.

- Облегчение?

- Нет.

- Жизнь?

- Относительна. - ответы были отточены наизусть. Каждая миссия завершалась этим разговором, нас контролировали во всем, даже в эмоциях.

- Какой он по счёту? - его вопрос был совершенно неожиданный, я слегка напряглась.

- Не имею никакого понятия. - сердце предательски начало стучать.

- Ну, что, хорошо, можешь возвращаться к себе. - он подозрительно окинул меня взглядом.

Я прошла в свою комнату. С самого детства мы живём в одиночестве. В комнате голые бетонные стены, матрас на полу, скомканное колючее одеяло, старая подушка. В углу небольшая камера, как напоминание о том, что ты не имеешь права на личную жизнь. Не имеешь права проявить чувства даже наедине с собой. Загудел звонок, это значило, что нужно идти на ужин.

Череда длинных коридоров, вела к столовой, где каждый молча заходил, брал поднос с