застегнулся. Сунул рубль в нагрудный карман робы, в книжку боевого номера, и, дробно застучав каблуками прогар^[3] по трапу, убежал. А я заскочил в свой кубрик, бросил Яшкину куртку на свой рундук, снял с вешалки свою рабочую и неторопливо, рысцой, побежал по центральному коридору.

Около носового тамбура пришлось задержаться, пока дрочимые боцманом и дирижером бойцы носовой аварийной партии, состоящие из оркестра и боцкоманды, не свернули рукава пожарной системы.

— Где застрял, Жменев? — недовольно спросил мичман, наш старшина команды. Молодой, моего года, вся разница, что он после призыва сразу в школу мичманов пошел, а я на эсминец. Хотя тоже сватали, я все ж таки из ташкентской школы комендоров, да еще там первый класс комендора МЗА подтвердил, получив «Отличника ДОСААФ». Правда, на катер я служить не попал, на мелкашку 2М-3М. Сразу на АК-130, всю карасевку летал по установке в противогазе. Проклял все, но надрочился до такой степени, что, к своему немалому удивлению, здесь, на Черноморском флоте, первый класс подтвердил.

— Аварийщики свои причиндалы разбросали, тащ мичман. Сами дирижера знаете, хер пропустит кого, пришлось ждать, — неторопливо подходя к снарядному лотку спускоподъемника и проверяя исходное, ответил я.

— Мог бы и по шкафуту пробежать, — недовольно пробурчал тот, тыкая рыжим микрофоном в пульт и докладывая командиру БЧ, который сейчас стоял на пирсе около переносного пульта связи. — Товарищ капитан третьего ранга, батарея по местам, к погрузке боезапаса готова.

— Добро. Поехали, ловите первую вязку, — хрипло ответил колокол трансляшки голосом невидимого отсюда Литовки. — И не зевать, мичман. Грузим в темпе, твои комендоры-годки это могут. Жменев, Назаркулов, слышите? Лично ответите!

— Есть не зевать, — буркнул я, а Тимур, мой комод, взял из руки мичмана микрофон и отрапортовал: — Есть провести погрузку в срок, товарищ капитан третьего ранга.

— Молодец, второй статьи! Учти, перекроете нормативы — через месяц первой статьи станешь! Так, все, сетка над палубой. Работайте. — Я фыркнул и скорчил морду лица, обозначая свое отношение к Тимкиному вилянию перед командиром БЧ. Впрочем, это только его дело. Нравится ему вилять хвостом перед начальством — его право. Пушка наша общая, и работаем мы в ней всерьез, не за страх, а за совесть. Молодняк пока ничего в сложной механике не соображает, комбат уже разок едва не раскурочил установку, так что все работы внутри установки мои, Тимкины и мичмана. Учитывая, что за последнее время опять обострилось с америкосами, в прошлом феврале даже толкались бортами наш сторожевик и американский фрегат, оружие должно быть боеспособно. Нам даже на вахту ПДСС начали боевые патроны и гранаты выдавать, иногда.

За время Тимкиного прогиба здоровенная сеть со снарядными ящиками оказалась над баком, и сейчас ее опускали ко мне, на левый борт. Пара годков из зенитного дивизиона обтянула концы, направляя спуск сетки, а их комбат семафорил, указывая крановщику, как и куда опускать. С глухим стуком стопка ящиков встала между барбетом пушки и шпилем, и Женька Садовничий ловко забрался наверх, отцепляя гак.

А еще через пару минут я стащил с себя пилотку и бросил ее неподалеку от пульта управления. Там же лег и воротник-гюйс. Все, пошла работа, я уже чуть разогрелся, а скоро и взопрею. Полтысячи снарядов весом пятьдесят четыре килограмма надо достать из ящика, положить мне на лоток, потом я этот лоток закрываю, ставлю вертикально, и мичман нажатием кнопки оправляет снаряд вниз, в погреб, где он встает на свое место в длинную патронную ленту. Еще столько же на лоток Тимуру, загружая его ленту. Прямо по инструкции — нажал на кнопку и спина в мыле. Это у меня и остальных матросов и старшин. Краснота, то есть офицеры и мичманы, так не устанут, естественно.

Потом перегрузим сто восемьдесят патронов в подбашенное, в обоймы питателей, это будет отдельный акт марлезонского балета. Точнее, сто шестьдесят шесть, четырнадцать патронов мы с Тимкой уже подняли и поставили в первый питатель. Это все лучше, чем ничего, хоть семь залпов практикой будет. Конечно, этими болванками только по кораблям стрелять, больше никуда. Ну, или по полигону, попадания все едино комиссия увидит. Как там Брежнев сказал — экономика должна быть экономной? А тут Горбачев перестройку объявил. Вот перестроились и экономят. Была бы воля экономистов, мы бы и по воздушным мишеням практикой стреляли бы. Все дешевле, причем почти сто двадцать рублей на снаряд. Так что фугасные нам на испытания и учения не грузили, только практику, зенитные гранаты с часовыми взрывателями и АЭРами, радиолокационными.

Ну и расстрелялись вдрызг, только на семь залпов практики и осталось. А сегодня получаем полный боезапас. Даже те сто шестьдесят шесть снарядов, что мы загрузим в подбашенное, потом в ленты добьем.

Ну а работы нам, между прочим, минимум часов на десять. Опустить один снаряд в погреб в общей сложности минуты две-три занимает в самом лучшем случае, а их тысяча. Пусть мы работаем с Тимкой сразу на оба борта, как те самые упоротые комсомольцы, но это ускоряет погрузку максимум на сорок процентов, это нам еще мужики-промы растолковали.

И такая скорость погрузки это сейчас. Часа через три фортовцы устанут таскать ящики весом больше ста килограмм. Работать станут медленнее. В этом случае Литовка начинает материться, поминать американский флот, на котором два здоровенных негра заменяют полсотни наших матросов, но все едино, скорость не вырастет.

Да и слава Богу. Снаряды боевые, удовольствие шарахнуть его об палубу — ниже среднего. Да, они сейчас не взведенные, но все едино, страшновато. На прошлой погрузке приложили так одну зенитную гранату, аж колпачок взрывателя всмятку… на палубе никого не осталось в рекордные сроки. Вообще полный сюр вышел — на баке около двухсот полных снарядных ящиков, валяется около них поврежденный снаряд, а народ прячется в носовом тамбуре. Дурдом, прямо скажем.

Потом я, Тимка и мичман этот гребаный снаряд выкинули за борт. Точнее, выкидывали я и Тимка, а наш сундук командовал. Бледный как стенка, но стоит рядом, не отходит. Ладно хоть стояли посреди бухты, там глубины позволяют снарядами швыряться. Даже если он сдетонирует когда-нибудь, ни кораблям, ни всяким баркасам-буксирам ничего не будет, максимум чуть качнет.

За тот, так сказать, героический поступок, с меня сняли шесть суток ареста, Тимка получил внеочередной отпуск, а с мичманом ничего делать не стали. Мол, взаимозачли небрежность и доблестное руководство.

Смешно, если честно. Никого из офицеров даже не наказали, пальчиком и то не