поутру на заре. Я был на Океане и был далеко.

21 февраля. Вера-Крус… Я попал в вертящееся колесо. Я был в сплошной движущейся панораме. Минуты истинного счастья новизны сменялись часами такой тоски и такого ужаса, каких я кажется еще не знал. Ведь я до сих пор не знаю, что делается в России. В Москве кровавый дым…

Я опишу подробно свои последние впечатления от Океана, очаровательной экзотической Гаваны, и заштатной смешной Вера-Крус, — когда приеду в Мексико; я уезжаю сегодня вечером. Корабль наш запоздал в пути на день, благодаря буре. В Гаване я видел цветы, цветочки родные, маленькие, и пышные розы. Мне хотелось упасть на землю и целовать ее. Здешняя зима — наше теплое лето. Временами изнемогаешь от жары. Впечатления подавляют. Все кишит, спешит, кричит, хохочет. Приходится спасаться в свою замкнутую комнату. Благодетельная природа посылает иногда мертвую спячку, чтобы мозг не закружился окончательно. Я видел птичку-бабочку (moriposa), но еще не видел птички-мушки. Приготовился увидать в Мексико ошеломляющий калейдоскоп. Буду глядеть на бурные волны — с берега…

А! Зачем я уехал, зачем, зачем…

Я люблю Россию и русских. О, мы, русские, не ценим себя. Мы не знаем, как мы снисходительны, терпеливы, и деликатны. Я верю в Россию, я верю в самое светлое ее будущее. О том как я принял весть о последних событиях в Москве, не в силах говорить…

Сегодня Солнце особенно ярко. Через несколько часов — переход в истинную Мексику.

3 марта… В Вера-Крус я сразу попал в сказку, когда пошел завтракать на солнечной улице, около пальм, а передо мной коршуны гуляли стаей, точно ручные, и пожирали какие-то неприемлемости, которые угрюмый мексиканец, под звон колокольчика, собирал в свою гробообразную повозку. Эти черные коршуны — спасители города, они с красивой жадностью уничтожают то, что должно перестать существовать, — как у парсов они пожирают трупы. Когда рассказываешь, это безобразно. Когда смотришь, это необыкновенно красиво. Взмахи черно-серых крыльев, клекот, хищные стройные видения. Море с берега, нежно-маняшее. Красивые рыбы. Старый, до потешности заплатанный город. Он такой же почти, как был при Кортесе. Печать исторических воспоминаний, экзотические лица и одежды, шляпы похожие на колпак средневекового звездочета, всадники, объезжающие город, смуглые старики и старухи, достойные кисти Гойи, горячее Солнце, горячие взгляды, удивляющиеся и смеющиеся с дикарской наивностью. Глаза мексиканцев прикасаются, когда глядят. Предки этих людей были пьяны от Солнца, и вот у них осталось в зрачках воспоминание о празднествах лучей и крови, и они все еще дивятся, вспоминают, — увидят чужое, и словно сравнивают со своим, глядят на мир как на сон, во сне живут, во сне, их обманувшем. У людей здешнего народа нужная интонация. Они погибли оттого, что были утонченники…

4 марта… Я вернулся сейчас из Национальной Библиотеки, куда неукоснительно хожу каждый день. В огромной высокой зале таких прилежных читателей немного. Мексиканцы не книжники. Число посетителей — от двадцати до трех-четырех. Фантазия, не правда ли? Другая фантазия еще чудеснее: за окнами слышен громкий крик петухов, а над читателем воркуют и летают голуби, которые тут же в библиотечном зале выводят птенцов. Какие-то барышни стучат на пишущей машине. Читатели курят, не боясь поджога. Говорят вслух. Некий юноша зубрит вдохновенно, не щадя слуха чужого, он пьян анатомией; в руках у него огромная кость, он раскачивает ее, прижимает к сердцу, скандирует научные фразы. Не знаешь, студент ли это медицины или особая разновидность шамана. Библиотекари изумлены на умственную жадность русского и кажется считают меня несколько свихнувшимся. Я читаю древнюю книгу Тольтеков «Ророl Vuh», космогония и легендарная летопись, смесь ребячества и гениальности…

Все время пока я был на Океане, я читал замечательную книгу Прескотта «History of the conquest of Mexico». Это красочная сказка, правда о Кортесе и о древних мексиканцах. Безумная сказка. Народ, завоеванный гением, женщиной, конем, и предсказанием. Эта формула — моя, и я напишу книгу на эту тему. У Прескотта фразы как будто из моего словаря, или как будто я у него заимствовал. Но ведь я его не читал до этого путешествия. Между Кортесом и мной такое сходство характера, что мне было мистически странно читать некоторые страницы, рисующие его. Пока ты не прочтешь этой книги, ты можешь думать, что мои слова — причуда поэта или даже просто бред. Это один из странных моих предков. Мне кажется не случайной теперь моя давнишняя любовь к Вилье-де-Лиль-Адаму, грезившему о зарытых сокровищах, — не случайно ли то, что я давно-давно с особым чувством полюбил его слова: «Je porte dans mon ame le reflet des richesses steriles d'un grand nombre de rois oublies»…

5 марта. Воскресенье. Бешеный праздник. Обрывки карнавала. Я еду сейчас в окрестности Мексико, в прекрасный, древний, цветущий Чепультенек смотреть на бой быков.

Вечер. Какое страдание! Я окончательно не переношу более грубых зрелищ, которые когда-то нравились мне. Бой быков, особенно здесь, где нет испанской роскоши в обстановке, есть гнусная, ужасающая бойня. Быки были на редкость сильны и свирепы, а тореадоры до отвратительности неловки и трусливы. У меня как будто помутился рассудок от вида крови и трупов. По случайности я сидел притом во 2-м ряду внизу, т.-е. в нескольких аршинах от арены, и я в первый раз видел все так близко. Два быка перескочили через барьер. Это могло иметь определенные последствия для любого из 1-го и 2-го ряда, но все обошлось благополучно. Эти секунды только и были хороши, да еще несколько секунд, когда бык дважды чуть не поднял на рога убегающих клоунов этого мерзкого зрелища, спасшихся в последний крайний миг. Я искренно желал смерти кому-либо из этих отверженцев, и бык казался мне, как весной в Мадриде, благородным животным, умирающим с достоинством. Человеки отвратительны. Публика, хохочущая на умирающих лошадей, — жестокий кошмар. Я был в аду. Я болен. Мне невыносим вид людей…

7 марта. Мексико — противный, неинтересный город. Испанцы уничтожили все своеобразное и бесчестно европеизировали этот некогда славный Теноктитлан. Жизнь дороже, чем я рассчитывал и все плохо. Низкое обирательство. Масса европейцев, приехавших и приезжающих сюда для наживы. Единственно, что интересно, это лица «индийцев», т.-е. туземцев (между прочим множество сходных черт с русскими, арийцами и нашими кавказскими горцами), разнообразие типов мексиканских, морельских, отомитских, предместья, куда сюртуки не заходят, «Museo Nacional» с обломками скульптурных богатств, созданных гениальной фантазией древних майев и мексиканцев, и варварски уничтоженных мерзостными