хозяйке Похьелы, злой старухе Лоухи.
Поспорила она с солнцем, кто раньше встанет.
И вот еще петухи не пропели, еще солнце не открыло своих глаз, а она уже взялась за работу. Остригла пять овец, сняла шерсть с шести ягнят, наткала сукна, вымыла столы, чистым веником подмела пол, а потом собрала сор на медную лопатку и вынесла во двор.
И вдруг слышит — плачет кто-то вдалеке.
Бросилась она в дом и говорит старухе Лоухи:
— Слушай, хозяйка, кто-то стонет и плачет на берегу. Может, это малые дети слезы льют? Или женщины причитают?
Вышла старая Лоухи, хозяйка Похьелы, не крыльцо, послушала одним ухом, послушала другим и говорит:
— Так не плачут дети. И женщины так не причитают. Это плачет сильный муж, могучий герой. Беги скорее, веди его ко мне в дом!
Побежала служанка на берег моря.
В густом ивняке нашла она Вяйнемейнена и привела в дом старухи Лоухи.
Весь он избит злыми волнами. Борода у него растрепалась, волосы повисли клочьями. Сотни ран у него на теле. Тысячи ударов обрушил на него ветер.
Спрашивает его хозяйка Похьелы:
— Скажи мне, бедный старик, кто ты такой, откуда родом?
Отвечает ей Вяйнемейнен:
— Был я певцом в родных долинах Калевалы, в зеленых дубравах Вяйнелы. На радость людям пел я свои песни, чтобы весельем начиналось их утро, чтобы светлым был долгий день и ясным — вечер. Но теперь постигло меня горе, и я сам не знаю, кто я такой.
— Какое же горе постигло тебя, Вяйнемейнен? — спрашивает старая Лоухи. — Поведай мне, какое несчастье случилось с тобой?
— Коли хочешь знать — слушай, — отвечает ей Вяйнемейнен. — Вот уже сколько дней не могу я найти дорогу в родные края. Поэтому, я и плачу, что по чужой земле ступают мои ноги, через чужие ворота вошел я в чужой двор, перешагнул через чужой порог, открыл чужую дверь. Не радует меня на чужбине и береза, больно ранит мое сердце ольха. Здесь все деревья — мои враги, каждая ветка — бьет меня по лицу. Только ветер, что примчался с далекой моей родины, — мой товарищ. Только солнце, что светит над моей любимой Калевалой, — мой друг на этой чужой земле.
— Напрасно ты горюешь, Вяйнемейнен, — говорит ему старуха Лоухи. Оставайся лучше здесь. Будет у тебя вдоволь и семги и свинины. Забудешь ты о своей Калевале, заживешь в нашем краю, не зная забот.
Отвечает ей Вяйнемейнен:
— Нет радости тому, кто покинул родину. Не знать ему счастья на чужбине.
— А что ты мне дашь, если я помогу тебе вернуться домой? — спрашивает злая Лоухи, хозяйка вечно мрачной Похьелы.
— Выбирай, что тебе больше по душе, — говорит Вяйнемейнен. — Хочешь дам шапку серебра, хочешь — мешек золота. Ничего мне не жаль. Только бы услышать снова, как поют птицы в родных рощах!
— О старый, мудрый Вяйнемейнен, — говорит хозяйка Похьелы, — ошибся ты на этот раз. На что мне серебро? На что мне золото? Золото — только молодым забава. Серебро — только коням украшенье. Скажи-ка лучше, сможешь ли ты.
Говорит ей Вяйнемейнен:
— Нет, не могу я выковать Сампо, не могу украсить пеструю крышку. Но если ты поможешь мне вернуться на родину, я пришлю тебе кователя Илмарийнена. Самый искусный он во всем свете мастер. Ведь это он выковал небо, он выковал крышу воздуха — да так, что нигде ни одной зазубринки не видно и даже следов от клещей нигде не осталось. Илмарийнен тебе и Сампо выкует.
Отвечает ему хозяйка Похьелы, злая старуха Лоухи:
— Хорошо, поверю твоему слову. Покажу тебе дорогу на родину. Только уж дочери моей, моего весеннего цветочка, моей веселой птички, тебе не видать. За того отдам я ее замуж, кто выкует мне Сампо.
Вывела старая Лоухи из конюшни резвого коня, запрягла его в сани и говорит Вяйнемейнену:
— Слушай, что скажу тебе, — пока не доедешь до дому, не поднимай головы, не гляди на небо, а не то беда случиться.
Взмахнул Вяйнемейнен кнутом, и понеслись сани по дороге.
Из туманной Похьелы, из суровой Сариолы домой, в родные края, едет старый, мудрый Вяйнемейнен.
Нам сладка в краю родимом
И вода, что из-под лаптя.
На чужбине мед нам горек,
В раззолоченном сосуде.