покой человека, его духовное благополучие, иногда требуют, чтобы впереди бежал слуга, возглашающий, что некто — муж именитый и знатный — сейчас проедет по улице.

Воззрение Ѓилеля на уникальность и самоценность индивидуального человеческого бытия отражается в его подходе к ѓалахическим вопросам. Этот подход в значительной мере унаследовали его ученики, мудрецы Дома Ѓилеля. Подход к решению ѓалахических проблем, характерный для школы Ѓилеля, не обязательно выражается в ѓалахических постановлениях общего порядка. Отличие легче заметить, когда дело касается частных проблем. Школа Ѓилеля проявляет больше гибкости, готовности считаться с ситуацией. Для этой школы не характерно прямолинейное и непреклонное следование истине, она не игнорирует постоянно возникающие аномалии, искажения, человеческие странности, с которыми готова считаться.

Существует множество историй, свидетельствующих о необычайной кротости и терпимости Ѓилеля ^[14]. Вместе с тем многие его высказывания и поступки окрашены мягким юмором. Ѓилель подмечал в людях, в их словах и делах смешное и трогательное. Чувство юмора позволяло ему не относиться к происходящему с чрезмерной серьезностью. Этим отчасти объясняется терпимость Ѓилеля. Человек, взявшийся позлить его на пари, выбрал час перед наступлением субботы, когда ни у кого нет времени на праздные разговоры. Однако Ѓилель разочаровал насмешника: он не только доброжелательно выслушал шутовские вопросы, но с мнимой серьезностью дал на них ответы, которые, несмотря на колкости и юмористический тон, содержат весьма здравую идею: люди способны приспосабливаться к различным условиям существования. Более того: насмешнику, побившемуся об заклад, что сумеет разозлить Ѓилеля, наверняка не было известно о способности мудреца видеть людей насквозь. Ѓилель, конечно, разглядел истинную подоплеку вопросов. Он понимал, что цель спрашивающего — вывести его из равновесия. Своей невозмутимостью мудрец наносит досадившему гостю ощутимый моральный урон, и, несомненно, делает это намеренно. Скромность и праведность Ѓилеля покоятся отнюдь не на наивном простодушии. Мудрецу свойственна проницательность, а порой и веселая ирония.

Трактат Пиркей Авот ^[15] сохранил многочисленные изречения Ѓилеля. Эти изречения, каждое в своей сфере, образуют основы еврейского восприятия мира. Собранные вместе, они создают образ мудреца. О характере и взглядах Ѓилеля, об особенностях его сложной личности свидетельствует, с одной стороны, безоглядная преданность заповедям, запечатленная в историях о необычном поведении Ѓилеля в Храме ^[16], а с другой — широта взгляда, обнимающего целый мир — мир, в котором происходящее измеряется результатами, а изменчивость — неотъемлемое свойство самой реальности. Ѓилелю ведом итог, от него не скрыты наказание и награда, он понимает, к чему могут привести те или иные стремления и знает, где поставить ограничения и провести ограду. Все это — составные части целостного мировоззрения Ѓилеля. Человек, обладающий этими свойствами, не нуждается в том, чтобы постоянно держать их на виду, подчеркивать при каждом удобном случае. Они образуют фон той реальности, в которую он погружен — это ведь и его собственная реальность.

Жизненный путь Ѓилеля изобиловал крутыми поворотами. Он происходил из семьи вавилонских Глав Изгнания, перебрался в Иерусалим, где прозябал в нищете, затем долгие годы возглавлял Санѓедрин и умер признанным вождем Израиля, увенчанный званием паси. Превратности судьбы, смена мест жительства, колебания общественного положения выработали у Ѓилеля неоднозначное отношение к действительности. Его речь выдержана в высоком стиле, но изобилует народными притчами, житейскими историями и сравнениями, взятыми из окружающей жизни. Благодаря Ѓилелю вырос авторитет и укрепилось положение мудрецов Торы. Быстрый рост их влияния привел, по сути, к формированию новой аристократии. Но в то же время Ѓилель пытался шире распахнуть двери дома учения, сделав его доступным для простого народа. Он отменил плату за вход в бет-мидраш, раскрыл Книгу Книг перед детьми бедняков, из чьих сердец, по его мнению, явится Тора ^[17]. Возвышенное благородство и открытость каждому, экстатическое стремление ввысь и способность понять любого — таким предстает перед нами образ Ѓилеля Старшего.

Шамай старший

Своим прозвищем Старший Шамай обязан не возрасту, а положению — подобно Ѓилелю и другим выдающимся мудрецам, стоявшим во главе общины. В ту эпоху титул рабби (господин, учитель) еще не давался мудрецам. Шамай Старший был одним из старейшин — выдающихся законоучителей своего поколения — и членом Санѓедрина.

Мишна рассказывает о том, как Шамай был назначен заместителем главы Санѓедрина, вторым лицом после паси, взамен таинственного Менахема ^[1]. О последнем, кроме того, что он покинул мир Торы, нам ничего не известно. Свою должность Шамай занимал в то время, когда наси был Ѓилель. Мудрецы образовали последнюю пару в череде зугот — пар мудрецов, упоминаемых в Пиркей Авот ^[2]. Пара мудрецов всегда состояла из наси — главы Санѓедрина, и его заместителя — председателя Судебной Коллегии (ав бет дин). Между главой Санѓедрина и его заместителем постоянно возникали трения, причем схожие разногласия по определенному кругу вопросов сохранялись из поколения в поколение ^[3]. Это наводит на мысль, что в своем непрекращающемся споре глава Санѓедрина и его заместитель выражали не только собственные точки зрения, но представляли различные школы, а, возможно, и мировоззрения. Ко времени Шамая и Ѓилеля разногласия переросли в открытый ожесточенный спор двух школ, носивших имена этих мудрецов. Школы Шамая и Ѓилеля формулировали свое учение недвусмысленно и ясно. Их расхождения были обусловлены разными подходами к изучению Торы и охватывали всю сферу ѓалахического законодательства.

То была эпоха царствования Гордуса (Ирода). Значение Санѓедрина как высшего законодательного органа уменьшилось, и параллельно возросло число частных домов учения, в которых расцвели различные направления и школы. Прежде, когда ѓалахическое законодательство оставалось прерогативой единственного полномочного собрания — Великого Санѓедрина — для свободы мнений не оставалось достаточно простора, и имевшиеся между школами разногласия не могли достичь той остроты, какую приобрели теперь ^[4]. Пламя споров разгоралось все ярче. В конце концов, дискуссии достигли стадии, на которой потребовалось принятие четких ѓалахических решений. Увеличение числа учеников усугубило трудности на пути к