взрослым печальным взглядом.

— На что жить, на что жить! — передразнила Жюли по-русски. — Спроси у деда, сколько он получал, пока его не выгнали.

— Дед, а сколько ты получал, пока тебя не выгнали?

— Полторы тысячи, — ответил Кузьма Егорович ностальгически.

— Сколько ж это выходит? — полувслух по-французски прикинула Жюли. — Один к одному, что ли? Переведи дедушке, что самая средняя проститутка зарабатывает у нас больше за вечер.

— У нас, кажется, тоже, — вздохнул Кузьма Егорович, и тут их позвали за перегородку.

Никита влетел в зал.

— Эй, отец! — крикнул. — Жди в Париже в составе правительственной делегации. Вероника гарантирует! — и помахал прощально.

Вещи ползли сквозь рентген-аппарат. Таможенник выдернул большую сумку:

— Что у вас тут?

— Как что?! — возмутилась Жюли. — Белье, одежда!

— Нет, вот это! — и таможенник, запустив в сумку безошибочную руку, извлек склеенный из осколков бюст Ленина.

— Этою — засмущался Кузьма Егорович. — Это сувенир.

— Не положено к вывозу, — отрезал таможенник и бюст отставил.

— Как не положено?! — возмутился Кузьма Егорович. — Почему не положено?! Эта вещь не представляет художественной ценности. Вот — справка из Министерства культуры!

— Потому что… — не нашелся что ответить таможенник. — Потому…

Седовласый, наблюдая на мониторе прощальную сцену, раздраженно сказал:

— Потому, осёл, что мы отказались от экспорта революции!

Москва, 1990 г.