боеприпасы.

Еще до рассвета Коннал сообщил командиру, что мы выступаем, и скоро в сером сумраке рассвета мы миновали посты сторожевого охранения. Так вот, хотя я и был, возможно, самым ненаблюдательным в отряде, но там, где дело касалось капрала Коннала, я смотрел во все глаза, и мне сразу показалось, что мы идем не в том направлении. Неважно, почему я так подумал, но дело в том, что наш патруль на прошлой неделе отправил дозорных на восток и на запад и на востоке они встретили такое упорное сопротивление, что были вынуждены отступить; сейчас мы двигались именно в восточном направлении. Я тут же подъехал к Раффлсу — бронзовому от загара, с бородой, в потертой широкополой шляпе, нависавшей над глазами, как клюв у ястреба, с короткой трубкой в зубах. Он и сейчас стоит у меня перед глазами: суровый, похудевший, но такой жизнерадостный, казалось, напрочь выбросивший из головы многие из своих глупостей. Все мои подозрения он отмел с улыбкой.

— Инструкции были даны ему или нам, Кролик? Прекрасно, предоставь ему возможность справиться самому.

Больше он не сказал ни слова, меня это удручало, я чувствовал себя подавленным. Так мы ехали, пока совсем не рассвело, и тут уж сам Раффлс присвистнул от удивления:

— Белый флаг, Кролик, клянусь Богом!

Я ничего не видел, у Раффлса было самое лучшее зрение в эскадроне. Однако через некоторое время действительно эта трепещущая эмблема, которая в глазах большинства из нас имела такое зловещее значение, была хорошо видна даже мне. Еще немного — и среди нас уже был косматый бур на своем косматом пони, его глубоко посаженные глаза глядели на нас с испугом и недоверием. У него было свое задание, и он мало что мог сказать нам, зато его со всех сторон просто засыпали легкомысленными вопросами.

— Так есть там буры? — спросил один, указывая туда, откуда мы выехали.

— Заткнись! — резко обрезал зубоскала Раффлс.

Бур казался бесстрастным, но зловещим.

— А наши где? — спросил еще один.

Бур, ощерившись, молчал.

И совершенно невероятной развязкой этой ситуации было то, что через какой-нибудь час мы действительно оказались за линией фронта буров, были окружены ими на полторы мили со всех сторон и каждый из нас должен был бы оказаться в плену, если бы каждый, за исключением Коннала, не отказался сделать шаг вперед и если бы буры сами не заподозрили какой-то тонкой военной хитрости, как единственно возможного объяснения такого отчаянного маневра. Они позволили нам отступить, не произведя ни одного выстрела, и, можете не сомневаться, именно это мы и сделали. Кафры со страху зло настегивали своих лошадей, а наш доблестный капрал угрюмо молчал и лишь вызывающе поглядывал на всех.

Я назвал это развязкой — и могу повторить с краской стыда на лице, что так оно и было. Коннала действительно немедленно доставили к командиру, но ведь распоряжения давались устно, поэтому он изворотливо лгал, и это его спасло.

— Вы сами сказали «туда», сэр, — упорно повторял он, и то, что приказ был отдан так нечетко, несомненно, спасло Коннала.

Думаю, вам и говорить не надо, как я был зол.

— Этот тип — шпион! — сказал я Раффлсу, когда мы с ним той ночью шли в расположение нашего отряда.

Он улыбнулся мне.

— А ты только сейчас об этом узнал, Кролик? Я-то знал об этом почти с той минуты, как мы здесь оказались, но сегодня утром я и правда решил, что мы его накроем.

— Позор, что мы этого не сделали! — закричал я. — Его нужно было пристрелить как собаку.

— Не так громко, Кролик, хотя я с тобой полностью согласен. Но я не так сильно, как ты, жалею о том, что случилось. Я не меньше тебя жажду крови в этом деле, пожалуй, даже больше! Я, Кролик, всей душой стремлюсь вывести его на чистую воду, и помощи мне ничьей не надо — вот, может, только тебя попрошу «попридержать калитку». А пока не стоит всем демонстрировать, как ты его ненавидишь, у него есть приятели, которые еще верят ему, и нечего показывать, что ты стал его ненавидеть сильнее прежнего.

Что ж, могу только поклясться, что сделал все, что мог, чтобы выполнить этот здравый совет, но нужно быть Раффлсом, чтобы уметь контролировать каждый свой взгляд. Это никогда не было моей сильной стороной, как вы знаете, и все же я до сего дня не могу понять, что я такого сделал, что вызвало подозрения коварного капрала. Он был достаточно умен, чтобы не выдать себя и, как вы узнаете дальше, отплатить нам той же монетой.

III

После того как мы появились в Южной Африке, пал Блумфонтейн, но у буров из Оранжевого Свободного государства было еще много сил, и, не стану отрицать, именно они-то и показали нам, чего ради мы сюда прибыли. На нашу долю выпали постоянные стычки, а время от времени и настоящие сражения, известные вам по крайней мере по названиям. Я мог бы их перечислить, но не буду, и, думаю, не стоит этого делать. В мою задачу, к счастью, не входит описание войны, как я ее видел, я рассказываю только о том, что случилось с нами двумя и теми, о ком я упоминал. Капрал Коннал, как вы уже убедились, был опасным бандитом. Капитан Беллингем больше известен как показавший довольно средние результаты в крикете год или два назад, а затем потерпевший полную неудачу в попытках занять хоть какое-нибудь место в одном из пяти международных матчей по крикету. Я же вспоминаю его только как офицера, узнавшего Раффлса.

Однажды мы заняли деревушку, прославив при этом и ее и себя. В деревне к нам подошло подкрепление из свежей бригады имперских войск. Это был день отдыха, первый за много недель, но мы с Раффлсом большую часть этого дня провели в поисках достойного способа утолить жажду, которая обычно мучила воинов, да и всех других, оставивших дома погребки с добрым вином ради этих вельдов. Старая сноровка вернулась к нам обоим, хотя, мне кажется, в тот момент только я отдавал себе в этом отчет. И вот, пополнив свои запасы, мы как раз выходили из одного дома, когда чуть не попали в объятия пехотного офицера, который со злостью смотрел на нас сквозь поблескивающие на солнце стекла очков на красном от жары лице.

— Питер Беллингем! — тихо ахнул Раффлс, а затем мы отдали честь и попытались пройти мимо, но бутылки звякали под формой почти как церковные колокола. С капитаном Беллингемом шутки были плохи.

— Что вы здесь делаете? — не торопясь, спокойно спросил он.

— Ничего, сэр.

— Мародерство запрещено, разве вы не знали? Покажите-ка мне ваши бутылки.

— Мы пропали, —