выкрасила. И я тебе тогда сказал: «Вот этим дрянным мотивчиком меня чуть не довели, когда я сидел в Швейцарии и писал «Жан-Поль – сердитый король». Может, Дебби вспомнит?

Шарлотта. А где она?

К этому времени Шарлотта поставила пластинку. Звучит «Ледовый вальс».

Генри. На конюшне. Да, вот же – та самая музыка! (Довольный, ликующий, разглядывает конверт от пластинки.) «Ледовый вальс»! Как ты догадалась?

Шарлотта. В Альпах в середине зимы нет открытых танцплощадок. Только катки. У тебя теперь шесть пластинок.

Генри. Что ты, эта не подходит. Слишком банально.

Звонок в дверь. Генри останавливает пластинку.

Это Макс. Впускать?

Шарлотта. Нет. Скажи, меня нет.

Генри. Он прекрасно знает, что ты здесь. Где тебе еще быть? Ладно, скажу, что ты не хочешь его видеть, поскольку видела предостаточно. Годится?

Шарлотта (сдаваясь, со вздохом). Пойду оденусь. (Скрывается в спальне.)

Генри через другую дверь выходит в прихожую. Сначала слышны голоса, потом появляются Генри с Максом.

Генри. Привет, Макс. Заходи.

Макс. Привет, Генри.

Генри (входя в гостиную). Давненько тебя не видел.

Макс неуверенно входит.

Макс. Но ты ведь, кажется, ушел в глухое подполье?

Генри. Да, Макс. Прости уж. (Кивает на спальню.) А Шарлотты нет. Ну, ты-то как поживаешь?

Макс. Нормально.

Генри. Вот и хорошо.

Макс. А ты?

Генри. И я нормально.

Макс. Это хорошо.

Генри. Видишь, у всех у нас все нормально.

Макс. А у Шарлотты?

Генри. Я, конечно, не думаю, что она безумно счастлива. Кофе или вскроем?

Макс. Лучше вскроем.

Генри. Тогда погоди. (Уходит на кухню.)

Макс без особого интереса разглядывает газету. Из спальни выходит Шарлотта. Она одета, но довольно небрежно. Рассматривает Макса. Наконец он ее замечает.

Макс. Здравствуй, дорогая.

Шарлотта. У меня что – и выходных нет?

Макс (извиняясь). Генри позвонил…

Шарлотта (уже мягче). Ну ладно. Макс, все нормально.

Генри деловито выходит из кухни с откупоренной бутылкой шампанского и апельсиновым соком. Здесь же, в гостиной, находит бокалы. Наливает.

Генри. Привет, Шарлотта. А я как раз говорил Максу, что тебя нет. Макс, знаешь, я тебе очень рад. Что поделываешь?

Макс. Он шутит?

Генри. Да нет, я не о театре. До чего ж актеры чувствительны. Думают, я про них забыл, если на спектакли не бегаю.

Макс (обращаясь к Шарлотте). Я как раз делал Генри выговор, что он к нам носа не кажет.

Шарлотта. Если бы ты эту пьесу написал, тоже сидел бы тише воды, ниже травы. (Обращается к Генри.) Ты, никак, задумал соком меня поить? Номер не пройдет.

Генри. Нет, что ты! Всем шипучего! Кутить так кутить. Сегодня я безрассуден, расточителен, знаменит, влюблен, а на будущей неделе потерплю кораблекрушение и паду жертвой «Пластинок Робинзона».

Макс. Тебя пригласили на радио?

Генри. Да, влип. Держи, любовница. Кстати, как вечерок вчера провели?

Шарлотта. Тоска. Опять притворяться пришлось.

Генри. Ох, и остроумная мне жена попалась. Я про спектакль спрашиваю.

Шарлотта. А я про него и отвечаю. Напрасно я согласилась играть в пьесе Генри.

Макс. А я не напрасно, я доволен.

Шарлотта. Конечно, ты доволен, болван. Ты ж ему не жена.

Макс. А, тогда понятно.

Шарлотта. Видишь, Максу понятно. И он глубоко прав.

Макс. Но я ничего не говорил!

Генри. Ну как все-таки вчера было?

Шарлотта. Неважно. Партер пустоват на две трети примерно. (С наигранной невинностью.) Ой, прости, дорогой, ты о чем спрашиваешь?

Макс (неодобрительно). Шарлотта, ну в самом деле! Все нормально, Генри, честное слово. И смеялись там, где надо – для субботней публики вполне сносно. Ко мне даже после спектакля подходили – мол, сцена примирения очень трогательно вышла. Да, кстати. Они еще сказали – ерунда, разумеется, но лучше я передам тебе… Сдается мне, что они правы… Ну, в общем, текст про японцев и электронные часы публика не понимает… Не ясно, о чем речь. Может, вычеркнем? Ну, на один спектакль, на пробу, а?

Генри останавливает его жестом, точно постовой машину.

Генри. Минутку, Макс. (Обращается к Шарлотте.) Партер на две трети пуст или полон?

Шарлотта бесстыдно смеется.

Шарлотта. Неудачный заход, Макс. (Поднимает бокал.) За заключительный спектакль! Да рухнет «Карточный домик»!

Макс (в ужасе). Шарлотта!

Шарлотта. Тебе хорошо – играешь самого Генри, шампанское попиваешь и текст говоришь лизаный-перелизаный. Он смеется, у него смеются – все там, где надо… А я червяк, наживка для публики. Мои стоны тоже там, где надо. Стоны, охи-ахи, а потом – бац – пол зала застонало и уходит! Любовника-то у нее, оказывается, нет! Они тут же теряют ко мне всякий интерес. Я просто жертва его фантазии: тихая женушка, преданная мужу и работе, с ящичком для рецептов и гордостью с фиговый листок: «Ты переволновался… Очень сочувствую… Еще не поздно сказать что-то уместное…»

Макс. Боже, Шарлотта!

Шарлотта (весело). Да заткнись ты, Макс. Вот если бы он меня любовником снабдил вместо временного паспорта – зал бы ломился.

Генри. Слушай, не рановато ли ты завелась? С самого утра…

Шарлотта. Наоборот, дорогой, поздновато.

Макс. Э-э, а где сегодня юная Дебора?

Шарлотта. Кто?

Макс. Дебби.

Шарлотта (озадаченно). Дебби?

Макс. Дочь твоя где?

Шарлотта. Ах, дочь…

Генри. В конно-спортивной школе.

Шарлотта. А вот этот текст уже из чужой пьесы. Для Генри главное – диалог красивый выстроить. А дети – фи, это же так некрасиво, только и разговоров, что об угрях да прыщиках. Генри такие диалоги писать не умеет. Нет в нем исследовательской жилки.

Генри. Это верно.

Макс (Шарлотте). Многие пары и в жизни не заводят детей – не только на сцене. Мы с Анни, например…

Генри. Не надо. Макс. Я ей раз сказал, что некоторые женщины хороши сами по себе, без детей, они как бы рождены бокалы наполнять. Ты бы слышал, как она взбесилась. (Беспечно, но зная, что делает, протягивает Шарлотте пустой бокал.) Плесни-ка.

Макс (бросает взгляд на Шарлотту и вызывает огонь на себя). Позволь мне. (Забирает у Генри бокал, наполняет из бутылки и графина.)

Шарлотта. Многие мужчины тоже рождены бокалы наполнять, им другого не дано – чего ж ты про них не пишешь?

Макс отдает Генри бокал.

Генри (улыбаясь Максу). Очень рад, что ты заглянул.

Шарлотта. Еще бы не радоваться! С тебя теперь причитается. Ты же его нарочно позвал – утешать свое самолюбие. Пуп земли. И слова нужные наготове – всплывают при первой необходимости. Кстати, вот вам главное отличие театра от жизни. Все придумано заранее! Ну, представь: Генри выясняет, что у меня есть любовник. Станет он упражняться в остроумии и нести вздор про рембрандтовские салфетки? Черта с два! У него дух перехватит, он скорчится весь, будто коленом между ног двинули… Генри! Ге-е-енри? Не отвечает! Генри, ау! Скажи что-нибудь