мой паспорт?

Макс. Я не знал, что попадется именно паспорт. Понимаешь?

Шарлотта. Похоже, понимаю. Значит, когда меня нет, ты роешься в моих вещах?

Пауза.

(Озадаченно). Но зачем?

Макс. Мне нравилось ничего не находить. Ну что тебе стоило положить паспорт в сумку? Мы бы так и остались идеальной парой. В кавычках.

Шарлотта. Но тогда ты, очевидно, проверял бы таможенные печати?

Макс. А вот это в точку! Я уже видел, что, когда ты была в Амстердаме, ни в каком Амстердаме ты не была. И знаешь, я перед тобой даже преклоняюсь! Ведь изловчилась привезти матери салфетки с Рембрандтом! Воистину есть мелочи, которые возвышают прелюбодеяние из сферы моральной до высокого искусства.

Шарлотта. Я бы на твоем месте замолчала.

Макс. Подумать только! Салфетки с репродукциями Рембрандта! Интересно, у кого оригиналы? Наверно, у какого-нибудь богача араба. «Обед готов, Абдул. Клади Рембрандтов на стол».

Шарлотта. Словно нас опять обокрали… Опять вторжение, опять насилие. Только хуже.

Макс. Я тебе не вор. Я тебе муж.

Шарлотта. Я и говорю. Хуже.

Макс. Ну… Прости. Надо же – прошу прощения за то, что тебя во лжи уличил. Все с ног на голову. И как ей это удается?

Шарлотта поворачивается, хочет уйти.

Ты куда-то идешь?

Шарлотта. Спать.

Макс. И не скажешь, кто он?

Шарлотта. Кто – он?

Макс. Любовник твой, любовник.

Шарлотта. Который?

Макс. Я думал, у тебя один.

Шарлотта. Разве?

Макс. О, так ты их вместе принимаешь или порознь? Простите за дерзость. Ну, давай так – если по отдельности, кивни.

Она лишь смотрит на него.

Бог мой. Ну, может, у тебя сегодня остался свободный вход? Так и я не занят. Найдется мне место? Любовников же всего два, правда? Ну, кивни!

Она смотрит на него.

Господи, да ты темная лошадка! И как же они втроем справляются? Вместе работают, как Марксы-циркачи? Надеюсь, я тебя не расстраиваю?

Шарлотта. Ты меня недооцениваешь.

Макс (с интересом). Ого! Значит, струнный квартет? Ничего себе история! (На миг задумывается.) А четвертый-то что делает?

Шарлотта замахивается.

А, понял. Сам с собой играет. Ну, ударь меня, ударь. Я тебя не трону. Терпеть не могу штампов. Поэтому и верен тебе до сих пор.

Шарлотта скрывается в прихожей и появляется уже в пальто.

Шарлотта. Если не возражаешь, я все-таки пойду. (Делает шаг к двери.)

Макс. Чемодан забыла.

Пауза.

Шарлотта возвращается, берет чемодан. Несет к двери.

Шарлотта. Ты переволновался. Очень сочувствую. Только сделал ты все не так. Впрочем, еще не поздно сказать что-то уместное. Если знаешь – что. (Ждет.)

Макс думает.

Макс. Я его знаю?

Шарлотта. Я тебя не знаю.

Хлопает дверью.

Слышно, как открывается и закрывается входная дверь. Макс сидит неподвижно. Потом тянется за пакетом, кладет его на колени, заглядывает внутрь. И хохочет. Вынимает стеклянный сосуд с миниатюрными Альпами. Встряхивает, и в вазе поднимается снежный вихрь. Постепенно он заполняет сцену.

Музыка – запись поп-группы – служит переходом к следующей сцене.

Сцена вторая

Генри, Шарлотта, Макс и Анни.

Генри обаятелен, добродушен, но может за себя постоять. Шарлотта не так обаятельна, но постоять за себя может еще лучше. Макс приятен, лишен самоуверенности, говорит примиряюще. Анни как раз такая женщина, какой Шарлотта была в молодости.

Гостиная. Проигрыватель и стойка с пластинками. Воскресные газеты. Из динамиков слышна музыка. Генри ищет какую-то пластинку, вокруг разбросаны конверты.

Двери ведут в прихожую, в кухню, в спальню. Входит Шарлотта, босиком, в слишком просторном для нее халате Генри. Шарлотта растрепанна и неумыта – она только что проснулась. Генри на миг отрывается от пластинок.

Генри. Привет.

Не отвечая, Шарлотта проходит вперед, садится и окидывает комнату безнадежным взглядом.

Шарлотта. О Боже…

Генри. Может, тебе лучше лечь? Кофе хочешь?

Шарлотта. Не знаю. (Следующие ее слова можно отнести к чему угодно, хоть к раскиданным пластинкам.) Все вверх дном.

Генри. Не волнуйся… Не волнуйся.

Продолжает искать пластинку.

Шарлотта. Пожалуй, я правда лягу.

Генри. Знаешь, я позвонил Максу.

Шарлотта. Что? Зачем?

Генри. Мне перед ним совестно. Он сейчас зайдет.

Шарлотта (резко). Не хочу его видеть…

Генри. Ну извини, так вышло.

Шарлотта. Генри, я всерьез.

Генри. Погоди-ка. По-моему, нашел. (Снимает с проигрывателя прежнюю пластинку – к этому времени она уже, вероятно, кончилась. Ставит новую.)

Между тем разговор продолжается.

Шарлотта. Ты еще не всю анкету заполнил?

Генри. Не-а.

Шарлотта. Книгу-то любимую выбрал?

Генри. «Поминки по Финнегану».

Шарлотта. Ты хоть читал ее?

Генри. Не глупи. (Опускает иглу на пластинку, слушает несколько тактов – звучит Штраус или нечто под Штрауса. Поднимает иглу.) Нет… Не то… Проклятье. (Прячет пластинку в конверт.) Помнишь, когда мы ездили не то в Борнмут, не то в Дюавилль, под самыми окнами была открытая танцплощадка?

Шарлотта. Не помню.

Генри. Наверняка помнишь. Я тогда писал пьесу о Сартре, а чертов оркестрик за двадцать минут отыгрывал репертуар и тут же принимался сызнова. Я высунулся в окно, разорался, а управляющий гостиницы…

Шарлотта. Это было в Санкт-Морице. (Презрительно.) Борнмут!.. Тоже мне…

Генри. Так что это было?

Шарлотта. Ты о чем?

Генри. Ну, как мелодия называлась? Похоже на Штрауса с компанией.

Шарлотта. Напеть можешь?

Генри. Конечно, нет.

Шарлотта. Так с кем же ты в Борнмут катался?

Генри. Не валяй дурака. Завтра с меня потребуют восемь пластинок, а у меня всего пять, да «Поминки по Финнегану».

Шарлотта. Ну, если ты и название не помнишь, и напеть не можешь, зачем, скажи на милость, она тебе на необитаемом острове?

Генри. Не обязательно, чтоб были только любимые.

Шарлотта. Разве?

Генри. Конечно. Просят назвать восемь пластинок, связанных с «вехами вашей жизни».

Шарлотта. Допустим, я – веха в твоей жизни. Когда ты увез меня в Санкт-Мориц, ты был без ума от песни «Роннетс» «Да-ду-рон-рон».

Генри. Это же «Кристалз»! «Роннетс», тоже мне…

Шарлотта встает, тоже ищет пластинку – вполне успешно. Ставит ее на проигрыватель. Разговор тем временем продолжается.

Шарлотта. Ты неверно взялся за дело. Набери восемь действительно любимых пластинок, а потом вспомни, с чем и с кем они связаны. Я не права?

Генри. Да пойми! Я же считаюсь драматургом-интеллектуалом. А предстану перед публикой полным идиотом, если объявлю завтра во всеуслышанье, по радио, что целыми днями слушал «Да-ду-рон-рон» в исполнении группы «Кристалз». И смел при этом обвинять Сартра в легковесности. О, слушай, идея! Как-то давным-давно Дебби поставила пластинку – знаешь, из тех, что вроде классика, а вроде и не классика. Ей тогда лет десять-одиннадцать было, еще волосы не