оценке возможностей социального прогресса в стране. С тех пор и до конца своих дней (он умер в 1957 г.) Линс до Рего оставался лишь недоверчивым наблюдателем схваток демократии и реакции. Однако его глубокое и искреннее народолюбие, его неприятие капиталистического общества не были поколеблены — и об этом лучше всего говорят его книги.

Последние двадцать лет творческой жизни Линса до Рего были нелегки. Удачи сменялись неудачами, значительные и серьезные романы перемежались слабыми, мелодраматическими историями болезненных страстей. Но судить художника должно по его свершениям, и поэтому мы в первую очередь обращаемся к «Угасшему огню» (1943), самому цельному художественно и зрелому по мысли произведению Линса до Рего^[1]. Именно в этом романе яснее и полнее всего сказались новые качества писательского метода Линса, зрелость его реализма.

Линс до Рего — писатель одной темы, одного жизненного материала. Воспоминания детства были для него неиссякаемым источником, питающим воображение. И в романах «Цикла сахарного тростника», и в «Угасшем огне», и в изданной накануне смерти книге мемуаров «Мои зеленые годы» описываются одни и те же места, события, появляются одни и те же персонажи: плантаторы Жозе Паулино, Лула де Оланда, Жука, их жены, батраки-негры, разбойники-кангасейро. Тем более важно, как это рассказывается. Каждый раз, возвращаясь в хранилище своей памяти, автор как бы пересматривает одну и ту же картину, но с разных точек обзора, с разной степенью приближения. Меняется интонация, композиция, пластическая фактура его рассказа. А в зависимости от этих перемен проступает и новый, глубинный смысл историй, виденных и слышанных в далеком детстве (действие «Угасшего огня» происходит в конце 10-х — начале 20-х годов).

В одной из своих статей Линс до Рего приводит свой ответ журналисту, интервьюировавшему его: «Журналист начал было говорить об иностранных влияниях, об учителях, сформировавших мое сознание, а я ему говорил о слепых певцах на ярмарках в Параибе и Пернамбуко. Я ему сказал, что когда я воображаю свои будущие романы, то стараюсь это делать так, как будто все, о чем я хочу рассказать, вот сейчас всплывает в моей памяти. Так просто и бесхитростно говорят слепые певцы. Вообще бразильскому роману незачем искать что-либо у Джойса. Ярмарочные слепцы послужат ему гораздо лучше, как когда-то послужили Рабле бродячие менестрели Франции». Это признание поможет нам понять и почувствовать обаяние непривычного для нас стиля «Угасшего огня». Многочисленные повторы делают роман чуть монотонным, простота языка кажется иногда скудной — но в этой медлительности и в этой простоте и вправду слышны отголоски длинной народной баллады или легенды, неторопливо рассказанной неграмотным деревенским историком. Фольклорность метода Линса не только в песенках, которые поет Пассариньо, но и в самой манере повествования.

Три части романа довольно резко разнятся друг от друга. Первая часть как бы протокольна — вместе с шорником Жозе Амаро мы видим и слышим все, что происходит на проезжей дороге. Вторая часть — сжато рассказанная история плантации Санта-Фе, история вырождения и гибели целой семьи. В третьей части — снова большая дорога. Но теперь события движутся быстрее, нам придется побывать не только в шорной мастерской, но и в суде, и в префектуре провинциального городка, и в городской тюрьме. Названия частей романа подскажут нам разгадку его композиции. «Мастер Жозе Амаро», «Энженьо сеньора Лулы», «Капитан Виторино», — три эти героя действуют на протяжении всего романа, но каждому из них посвящена одна из частей, отражающая особенности его характера, его образа жизни. Шорник Амаро сгорбился на своем рабочем табурете, он почти не выходит из мастерской, — понять его мы сможем, только послушав его споры с заказчиками и прохожими, проникнув в его сбивчивый и угрюмый разговор с самим собой. Вторая часть вся повернута в прошлое, ибо у полковника Лулы де Оланда нет настоящего, он не живет, а прозябает, погруженный в сожаления о неудавшейся жизни. Да и престиж его создан не им самим, а унаследованной им плантацией, именем его тестя. Сам он со всей своей барственностью — только рудиментарный придаток к достоянию, собранному другими (в отличие от двух других частей, эта и называется не именем героя — а «Энженьо сеньора Лулы»). Наконец, энергичная третья часть — портрет во весь рост капитана Виторино, этого нового странствующего рыцаря, поспевающего на своей старой и дряхлой кобыле всюду, где возникает какая-нибудь заваруха.

Итак, роман построен вокруг трех людей, трех характеров. Психологизм Линса до Рего несколько отличен от того, к которому мы привыкли на опыте современной западной литературы. Характеры его героев выпуклы, но не многогранны. Персонажи романа однотонны, но эта единственная краска запоминается нам благодаря какому-то особому, неожиданному оттенку. Ведь все трое — чудаки, странные, непонятные окружающим люди. Жозе Амаро необъяснимо для односельчан замкнут, угрюм, мизантропичен. Лула так же непонятно равнодушен к земле и урожаю, претендует на какую-то невиданную в этих местах роскошь, внезапно и бессмысленно жесток. Капитан Виторино удивляет и раздражает донкихотством.

Но чудачества героев Линса — не эксцентриада, а проявление — только концентрированное, «остраненное» — жизненной закономерности. Причуды Лулы — это крайняя степень измельчания аристократии, ее неспособности примениться к новому времени. Еще хозяйничает в округе Жозе Паулино. Но обреченность самого этого типа хозяйства воплощена в фигуре Лулы, в ломке его кабриолета, в медленно угасающем огне на заброшенной им плантации. Пугающая соседей угрюмость Зе Амаро постепенно раскрывается как следствие вековой трагедии бразильского крестьянина, замученного нищетой и унижениями. Страдание порождает темную стихию ненависти и жажды мести — в этом смысл жуткого пути Амаро к самоубийству. Амаро надеялся, что кто-то другой, мститель-кангасейро, восстановит за него справедливость, сам же он жил только бессильной ненавистью, которая в конце концов разъедает человеческую душу.

Так через острую характерность персонажа возникает образ целого жизненного уклада. В романах «Цикла сахарного тростника» время мчалось, люди менялись, стремглав пробегали свой путь от богатства к разорению, от безмятежности к отчаянию. Теперь время как будто отвердело, оно обращает к нам не сиюминутные, изменчивые свои черты, а то, что запечатлевается в людских характерах, что надолго остается и трудно избывается страной и людьми. Не конкретность социального процесса таких-то и таких-то лет