достойного знания мифологии, библейских сюжетов, греческой и латинской литератур, истории и культуры Испании. Мы находим у поэта не только упоминание Нила, но и Волги, он знаком с астрономией и великими географическими открытиями. Все эти познания стали опорами изобретательных метафор.

Это полотно ткалось совершенно новым поэтическим языком при помощи заимствования, в основном из латинского, или видоизменения испанских слов, что побудило его соперников говорить, что он пишет на полулатинском, полуиспанском, а Кеведо — уязвить Гонгору кличкой жаргонгора^[10]. Описываемые поэтом ситуации, предметы и персонажи до крайности рельефны, гиперболизированы. Незначительные детали выступают на первый план, что позволило Федерико Гарсиа Лорке заметить: «Для него яблоко столь же огромно, как море, а пчела столь же поразительна, как лес».

Большое значение придавал Гонгора эпитету, который в сочетании с подчас далеким существительным рождал метафору-загадку. В его стихах птицы — крылатые цитры, ручей — жидкое серебро, поле пшеницы — белокурое море, а море — волновой мрамор, парус — летучий лён. Сами по себе эти точно отобранные словосочетания придают языку Гонгоры пластическое своеобразие, но важно и то, что они вовлекали читателя в своеобразную игру-угадайку, побуждали эти метафоры разгадывать. Да простится сравнение — не бессмысленными загадками, а увлекательными кроссвордами представали гонгоровские тексты для тех эрудитов, кому докучала поэзия традиционных виршеплетов.

Синтаксис Гонгоры, изобиловавший длинными периодами, придавал его стихам вид храмов, построенных не из мелких кирпичей, а из огромных мраморных глыб. А причудливые инверсии напоминали пышные барочные порталы и алтари новой архитектуры. Эти средства (назову их вертикальными опорами его поэзии) дополнялись необычными по обилию и симметрии средствами горизонтальными — двучленными, распашными, похожими на крылья парящей бабочки строками:

Творец гомеровского масштаба, инвентаризатор мира посредством невиданных, написанных на Адамовом языке метафор, мастер симметрично организованной строки и сверхдлинных стихотворных периодов, напоминающих гулкое падение высоких водопадов, он стал алхимиком, который, сварив в испанском тигле заимствованные из древних и современных ему языков слова, добыл слиток новой поэзии.

Детство в Кордове (1561-1576)

В рамках жизни Гонгоры (1561-1627) произошли события, в разной мере повлиявшие на испанскую жизнь, это:

мятеж морисков в Альпухарре (Гонгоре 7 лет);

Варфоломеевская ночь во Франции (11 лет);

гибель Непобедимой армады (27 лет);

убийство Генриха III во Франции (28 лет);

банкротство королевской казны (35 лет);

установление автономии Нидерландов (36 лет);

смерть Фелипа II; чума, достигшая родной Кордовы в 1598 г. (37 лет);

начало изгнания морисков (48 лет);

убийство во Франции Генриха IV (49 лет);

начало Тридцатилетней войны (57 лет);

английские пуритане на «Май Флауэр» достигают берегов Америки (59 лет);

восходит на престол Филип IV Оливарес — фаворит (60 лет);

Англия объявляет войну Испании (65 лет);

1627 год (год смерти 66-летнего Гонгоры):

потеря флота с сокровищами Новой Испании;

банкротство испанской казны.

Он родился 11 июля 1561 года в Кордове, весьма большом по тем временам городе на реке Гвадалквивир, который насчитывал от 11 до 12 тысяч жителей. Мать звали Леонор де Гонгора-и-Фальсес, отца — дон Франсиско де Арготе.

Предположительно он появился на свет на старинной улице Лас-Павас (ныне Томаса Конде) в особняке дяди со стороны матери — Франсиско де Гонгоры, бенефициария религиозной общины Кордовского собора.

Первенца при крещении на следующий день появления на свет нарекли Луисом в память о деде по материнской линии. В дальнейшем поэт неизменно использовал материнскую фамилию — Гонгора. В XVI веке это не было распространённым явлением и делалось обычно в видах получения покровительства или материальной поддержки родственника. В его случае эти надежды связывались с опекой со стороны упомянутого дона Франсиско, который передал впоследствии ему и другим членам семьи часть своих церковных прибылей и должностей.

Обе семьи родителей восходили к отвоевателям юга Испании, конкистадорам, сражавшимся с маврами, обе семьи издавна поселились в Кордове. Дед по материнской линии Луис Бадома де Гонгора, в честь кого был назван будущий поэт, принимал участие в сражении за Кордову в качестве военачальника в частях королевства Наварры, за что король наградил его некоторыми владениями и сделал одним из городских советников.

Отец Луиса — дон Франсиско де Арготе принадлежал к знатному роду, предки которого были из Астурии. Он был лиценциатом права, по окончании Саламанкского университета занимал должность коррехидора^[11] в Хаэне и Мадриде, а позже — судьи по состояниям, конфискованным инквизицией в Кордове. По свидетельству современников, это был человек чрезвычайно сведущий в праве и литературе.

Имели хождение слухи о том, что предки (род Фальсес) со стороны матери были выкрещенными евреями, что впоследствии доставило поэту немало огорчений, особенно стараниями его главного гонителя Франсиско де Кеведо с его более чем прозрачными намеками, как то: «христьянин притворный», «стихи свои я умащу свининой», «срамной священник, ты рождён скотиной, / поэтому тебя и не крестили», «твой нос горбатый, / он всем даёт понять в мгновенье ока, / что ты не эллин, а раввин треклятый», «ты ведь книжник бородатый», «к старым себя христианам / не причисляй, словоблуд»^[12].

Дом, где прошло детство поэта, находился рядом с кафедральным собором. Отец интересовался гуманитарными науками, был эрудированным человеком и заядлым библиофилом, в доме была богатая библиотека. Любовь к книгам рано пробудила чувственность Луиса и его склонность к поэзии.

Нельзя представить себе в точности, каким было его детство. Несомненно, это был шаловливый ребенок, он не сторонился детских игр той эпохи, упомянутых в его знаменитом романсе «Сестрица Марика...»: девочки плясали под кастаньеты и бубен, играли в дочки-матери, а мальчики изображали бой быков, скакали на палках с прилаженными конскими головами: