class="book">Вдруг тот медведь не легенды невидимы глазу?

Я и пошел за тобой, чтоб держать как о друге заботы,

А не ради дружинника лавра и не по приказу.»

Разъярился Владимир и стал Светозара порочить:

«Трус и злодей! Мы домой не вернемся без славы!

А смуту терпеть не имеется в князе уж мочи,

Чтоб сгинуть тебе на дне зловонной канавы!»

Сбирают коней, запрягают меж диких ветвлений,

Готовятся в путь. К Светозару Владимир подходит:

«Ты прости меня за причиненье душевных ранений,

Но не верь ты тем слухам, витают что во народе.

Не помнишь ли как мы с тобою юнцами,

Медвежьими шкурами клали полы во чертогах?

Так и теперь, по прошествии лет с месяцами,

Заколем хоть Велесов он, хоть Сварогов!»

IV

И так шла дружина княжья по местности дикой.

Семь раз повстречала Ива рассвет у оконца,

И семь страшных раз булатною острою пикой,

В девичье сердце вонзалось червонное Солнце.

«Может нет тебя, князь, а мир оживает как прежде,

Как и годы до нас все идёт в земной круговерти,

Может взял тебя Велес, порвав дорогие одежды,

А мир оживает, ему некогда думать о смерти.

Цветы распускаются, дышат невиданным цветом,

И слышно, как в щедром ручье струится водичка,

В городах и лесах всё живет по старинным заветам,

Мир оживает, поёт что-то звонкая птичка.

О чём ты споешь мне сегодня, птица небесная?

Прощебечешь ли песню светлую али тоскливую?

Безвестность моя – вот хорома самая тесная,

Скажи же, что с князя душою творится кичливою?»

И слушала Ива как льются прелестные трели,

И всходы надежды ей стали питающим хлебом:

«Нет, все же он в земном, не небесном наделе!»

А князь, как всегда, на коне – меж землею и небом.

Лежал путь его во сей раз по дремучему лесу,

Где живность молчит, где не шла нога человека,

Где древнего мрака ветвей не разрушить завесу,

Во мраке том сокол летит как незрячий калека.

Но вот чей-то взгляд пристальный, грозный, гнетущий,

Отряд молодецкий страхом обдал первобытным,

«– Ты ли это воин-Перун вездесущий?

– Да глянь-ка, напуганы мы козлом любопытным!»

Увидели все впереди, поперек их дороги,

Козлик стоит и черен как призрачный ворон,

Со смехом дружинник к козлу сбежал быстроногий,

«Что сделаем с этим спокойствия нашего вором?»

Дружина гул подняла, смеясь, махая руками:

«Что вопрошать? Cе наша добыча по праву!

Заколем, съедим да запьем большими глотками,

А голод нам будет как лучшая в свете приправа!»

Сквозь удаль людскую, сквозь гогот бездумной потехи,

Один Светозар лишь возвысил свой голос глубокий,

«Не слышите вы как погибель звенит в вашем смехе!

Не видите вы как стоит с нами Велес двурогий!

Откуда же взяться козлу в глухой сей сторонке?

Людского лица отселе на поприще нету,

А зверь здесь пасется не дикий, не при пастушонке,

Но лишь для того, чтоб призвать нас за наглость к ответу!

Взгляни! Ведь ты знаешь не хуже меня, о, Владимир,

Что щедро нам боги даруют свое извещенье!

Так встанем столбом вековым точно по середине

Пути, и на Днепр, родимый, начнем возвращенье.»

И ропот поднялся на мужа разумного речи,

Несладок ведь уху людскому мудрости голос,

Зазвенели упреки, что сабли в неистовой сечи,

Зашумели, что ветром волнуемый колос.

Изрекает Владимир, призвав к затишию знаком:

«Не время для блажи, о, Светозар златоликий!

Твои бы волненья скормить голодным собакам,

Сковал тебя страх как глупцов аскетичных вериги.»

Создал Светозару тем князь расстройство великое:

«Что ж порочишь меня предо всеми Владимир, о, княже?!

Есть у правды богов проявленье столикое,

Но не зришь ты волокон в этой божественной пряже!

Говоришь, что я страхом объят отчаянным, леденящим,

Но вспомнит пускай хоть кто пребывающий ныне

Когда видел он ужас в мою душу хозяйски входящим,

Не бывала душа моя страху рабыней!

Коли бьем чужаков будь то пеше или же конно,

Коль охотой идем на свирепых тварей из леса,

Если подать берем ту, что наше владенье законно,

Если нужно смирить во корчме подонка-повесу…

Всюду клинок мой готов обнажиться нещадно,

И один на один и в братском смертельном сраженьи!

Никогда б не сказал я про храбрость свою так нарядно,

Коль не слышал бы ложных твоих унижений.

Что ж, стерплю на сей раз… Я молвил правдивое слово.

Ныне слово твое, говори, коль весь мир пред тобою стоит обнажен,

Воротиться ли к дому отряду, лишившись на сей раз улова,

Или словно улов нам идти на раскрытый рожон?!»

Во гневе Владимир, в тиши дружинников круга,

Лишь жестом приказ отдает. Со своей высоты,

Ухмыляясь коварной улыбкою, смотрит на друга

И Велеса кровь окропляет лесные цветы.

V

Взвыл же тогда старый бог, проклиная все племя людское,

В ветвях он метался три дня и две ночи меж ними,

И в Русское море бросал он свой дух и в озе́ро чудское,

Не мог он досады унять под волнами морскими.

«О, род малоумный! Коварный является род изо чрева!

Как крот землеройный губит, что статные всходы!

Но мной речено: не познать ему вечного гнева,

Трижды пока не отринет Веле́са и слово, и жест воеводы.»

И темная ночь воцарилась живот вдыхая в созвездья,

Склоняет главу человек, скакун засыпает летучий,

Снова Веле́с усми́рив жажду возмездья,

В образе рыси ночной крадется коварною тучей.

Бесшумная поступь его, объятых сном крепким, обходит:

«Одно лишь желанье и вечными станут их грёзы,

Не зрят в забытьи как