подтверждает Оля. — Дядя, а вы полковник, да?

Милиционер не отвечает. Он пишет в протоколе опроса:

«По существу дела могу показать следующее. По вышеуказанному адресу я проживаю с мамой и папой и соседом по квартире Егоровым Н. П. За последнее время наш сосед по квартире Егоров Н. П. стал часто употреблять спиртные напитки, и на этой почве между мамой и гр. Егоровым Н. П. стали возникать ссоры, во время которых…»

— Девочка, — уточняет милиционер, — гражданин Егоров оскорблял твою маму?

— Чего?

— Не чевокай! — сердится Мария Петровна. — Сколько раз я учила тебя в садике не чевокать! Ты скажи, гражд… дядя Коля обзывал твою маму нехорошими словами?

— Ага, обзывал. Он говорил «паразитка». А мама говорила «свинья ты вонючая»…

Фу, Оленька, разве можно говорить такие слова? Разве тебя в садике учат таким словам?

— Да, а почему он кухню не убирает! Мама всегда-всегда убирает, а он нет. Это просто свинство.

— Ясно, — констатирует милиционер и продолжает протокол:

«…во время которых мама и гр. Егоров Н. П. взаимно оскорбляли друг друга. Основной причиной неприязненных отношений является то, что гр. Егоров Н. П. не делает уборку на кухне».

Закончив фразу, милиционер изучает показания Олиной мамы и задает вопрос:

— Скажи, девочка, а гражданин Егоров приводил в свою комнату женщин?

Милиционер, взглядывая на Марию Петровну, слегка краснеет. Краснеет и Мария Петровна. Она не повторяет вопроса, ждет, что скажет Оля.

Оле скучно. Она откровенно зевает, смотрит в окно, томится.

— Ну, — наступает милиционер. — Приводил?

— Ага.

— И что? — настораживается милиционер.

— Они раздевались.

Милиционер краснеет еще пуще. Мария Петровна вынимает платочек и сморкается, пряча лицо.

— Откуда ты знаешь? — уточняет милиционер.

— А они тушили свет.

— Ты сама видела? — ведет допрос милиционер.

— Ага, я смотрела в щелочку.

Мария Петровна с платочком издает какой-то крякающий звук.

— А зачем ты смотрела в щелочку? — спрашивает Мария Петровна исключительно из любопытства.

— Мама велела.

Милиционер фиксирует в протоколе:

«Однажды гр. Егоров Н. П. привел в свою комнату женщину и потушил свет. Я в это время находилась в коридоре и видела все в замочную скважину. Из этого факта можно сделать вывод, что гр. Егоров Н. П. ведет аморальный образ жизни».

— Оля, — говорит милиционер, — теперь слушай, я прочитаю твои показания, а ты подпишешь.

Он неторопливо читает протокол, делая паузы после каждой фразы.

— Понятно? — спрашивает милиционер, закончив чтение.

— Ага. Дядя, а это что у вас? — Оля показывает пальчиком на фуражку, к которой прикреплена кокарда. — Это такой значок, да?

— Вот возьми ручку и распишись, — строго говорит милиционер. — Нет, не здесь, а внизу. Вот тут.

Эта работа Оле нравится. Высунув от напряжения язык, она медленно рисует большие буквы: «ОЛЯ».

— И фамилию, — напоминает милиционер.

— Фамилию я не умею, — смущается Оля.

— Ну ладно, — делает уступку милиционер. — Теперь вы заверьте показания, — говорит он Марии Петровне и вписывает фразу: «Опрос производился в присутствии воспитательницы детского сада Соловьевой М. П.»

Мария Петровна с чувством хорошо исполненного долга расписывается.

Примечание автора. В этом фельетоне процитирован подлинный протокол, случайно попавший в руки автора. Из соображений педагогического такта фамилии изменены.

ПРЕМИЯ И МИКРОКЛИМАТ

Приказом директора Галина Михайловна Шахова была премирована. Как говорилось в приказе, «за непосредственное участие в разработке и внедрении нового ГОСТа».

Не будем скромничать, премия — это приятно. И чем она больше, тем сильнее вдохновляет. Вот почему, увидев цифру «710 рублей», Галина Михайловна поспешила в бухгалтерию, на ходу решая, что купить сегодня, а что отложить на завтра.

Однако в бухгалтерии Шахову встретили холодновато.

— Выдавать не будем, — заявили ей, — начальство не велело.

— Как! — растерялась премированная. — А приказ?

— Мало ли что приказ, — ухмыльнулась бухгалтерия. — То бумажка, а то устное указание.

Шахова до сих пор не знала, что устное указание котируется выше письменного, и, естественно, несколько удивилась. Она удивилась и попыталась выяснить, в чем дело.

— Значит, вы считаете, что я недостойна этой премии? — спросила она напрямик. — Зачем же тогда издавали приказ?

— Нет, почему же, — равнодушно пожало плечами начальство. — Но только мы должны сперва определить степень вашего участия в разработке этого самого ГОСТа.

Такое заявление показалось премированной немного странным.

— Насколько я понимаю, — сказала она, — степень моего участия следовало определять по крайней мере до издания приказа, а не после.

— А вы нам не указывайте, что когда определять! — рассердилось начальство. — Это, извините, наша компетенция, а не ваша.

Назревал конфликт. А пока он зреет, хочется высказать. одно интересное соображение насчет материального стимулирования.

Как уже было замечено, премия — это приятно. Она стимулирует. Но, спрашивается, кого?

Проведите социологический опрос, и вы увидите, что премия стимулирует главным образом премируемых. Я, например, знал человека, у которого премия (если ее давали другим) вызывала острую зубную боль. Бедняга страшно мучился, не мог ни работать, ни есть, ни спать. Неудивительно, что его премировали чаще всех — исключительно из гуманных соображений.

Так вот, сумма премии, предназначенной Шаховой, вызвала в институте легкое брожение умов. Ну, сто, ну, двести рублей, это еще куда ни шло, но чтобы аж семьсот!..

Руководство института запрашивает свой Одесский филиал: а правда ли, что Г. М. Шахова принимала «непосредственное участие»? Может, оно не такое уж непосредственное? Может, это вообще не участие, а так, «активное содействие»?

— Точно. Участие, — ответил филиал, проводивший эту работу. — И притом самое непосредственное.

— Нет, вы все же подумайте, — настаивала Москва. — А вдруг?

— Все правильно, — снова протелеграфировала принципиальная Одесса. — Шахова заслужила эту премию в такой же степени, как и мы. Поскольку внедрение ГОСТа дало государству сотни тысяч рублей экономии.

Вот ведь какая несговорчивая эта Одесса! Никак не может понять, что давать в одни руки такую сумму, в то время как никто из дирекции не получил ни копейки, по меньшей мере обидно.

А впрочем, что нам Одесса! Почему мы должны считаться с