хочет сказать нам адрес. Мы, конечно, виноваты перед Ниночкой, что не сказали ей вовремя. Честное слово, собирались, да все не решались. Разве мы не понимаем, каково ей теперь. Мне обязательно нужно поговорить с ней. А вы... вы уж нас строго не судите...

Голос ее дрогнул, и она убежала в кухню, сказав, что закипает чайник и что она сейчас вернется. Доктор Крамаренко продолжал отчужденно молчать. Я чувствовал себя не в своей тарелке.

— Знаете, — сказал я, когда Вера Петровна снова вошла в комнату. — Я ведь не судить вас и Нину пришел. Чтобы найти Нининых родителей, мне нужны все подробности ее эвакуации из Москвы и приезда в Энск. Кто, кроме вас, может их вспомнить?

Мне многое хотелось еще спросить у них, посоветоваться, с чего начинать, но доктор Крамаренко выглядел таким неприступным, так, я сказал бы, даже враждебно смотрел на меня, что у меня пропало желание особенно раскрываться перед ними.

Несмотря на мое сопротивление, Вера Петровна усадила меня за стол и, разливая чай, довольно несвязно рассказала историю удочерения Нины, сообщив при этом еще меньше интересующих меня подробностей, чем я ожидал.

Мне не удалось скрыть разочарования, да, честно говоря, я и не пытался этого сделать.

— Ну вот что, — сказал доктор. По сути дела, это была его первая фраза со времени моего прихода. — Давайте-ка я расскажу. Может быть, у меня это лучше получится... В тридцать девятом году у нас умерла дочка, утонула. Это, конечно, к делу не относится...

Мне хотелось возразить, но он не посмотрел в мою сторону.

— Я всю ночь находился у тяжелого послеоперационного больного, а утром отправился гулять с трехлетней дочкой, на минутку зашел на пляж, заснул после бессонной ночи, а когда проснулся, Оля уже утонула. Я даже не узнал потом, как это произошло...

Вера Петровна сидела опустив голову. Плечи ее вздрагивали.

Доктор Крамаренко встал со стула, подошел к жене и сжал ей руку.

— Ну, а в сорок первом наша хорошая знакомая — секретарь райисполкома Сметанина предложила нам удочерить девочку, которая попала к ней каким-то загадочным образом. То ли она сама сняла ее с поезда, то ли ребенка привела к ней сошедшая с поезда старушка. Я не запоминал этих подробностей, потому что Сметанина предупредила меня сразу — родители девочки вряд ли найдутся. Даже наверняка не найдутся. Почему у нее сложилось такое мнение, я не знаю... Да и не в моих интересах было разыскивать Нининых родителей.

— А какое отношение ко всему этому имеет секретарь исполкома?

— Через нее вообще проходили все дела о передаче детей. Она регистрировала их в своих книгах, выписывала документы.

— И какой документ выдала она Нине?

— Видите ли, — сказала Вера Петровна, — никакого документа у Нины до того, как она попала к Сметаниной, не было.

— Лучше все-таки ребенок без документа, чем документ без ребенка, — сказал Василий Степанович так, как будто я собирался с ним спорить.

— И Сметанина снабжала в подобных случаях всех детей новыми документами? — спросил я.

— Да, — ответила Вера Петровна. — И естественно, что истинная фамилия Нины осталась невыясненной. Поэтому ей и была выдана метрика на Нину Крамаренко, родившуюся в Энске в 1940 году.

— С фамилией ясно. Но имя свое девочка должна была знать.

— Не забывайте, что ей было около года, может быть, чуть больше. Она еще почти не говорила — бедный, измученный дорогой, голодный ребенок. Сметанина называла ее разными именами, и ей показалось, что на Нину девочка реагировала больше, чем на другие имена. Так что, возможно, это действительно ее имя.

— Ну, а вещи какие-нибудь вам передали с девочкой? Была же она во что-то одета? Для нас сейчас все может иметь значение.

— Что-то передали, но это было так давно, — сказала Вера Петровна, как мне показалось, после некоторого колебания.

— Ну и последний вопрос. Может быть, вы знаете, где мне найти Сметанину?

— Кажется, она работает директором школы. Но где, не знаем. Может быть, даже в другом городе.

— Ну что ж, — сказал я, поднимаясь. — Большое спасибо. Значит, всё?

— Всё, — сказал Крамаренко.

— Как же всё? — робко глядя на меня, сказала Вера Петровна. — А Нина?

Я сначала не понял ее.

— Поиски ее родителей могут затянуться, а пока ей все-таки лучше жить с нами, — объяснила она свою мысль. И, отбросив всякую дипломатию, попросила дрожащим голосом:

— Скажите нам, пожалуйста, ее адрес.

— Пожалуй, я не вправе этого делать, — ответил я не без внутреннего колебания. — Но даю честное слово, что попытаюсь уговорить Нину вернуться к вам. Не позже чем завтра.

До отдела милиции было довольно далеко. Я преодолел в себе искушение впрыгнуть в проходящий трамвай. После разговора с Крамаренко необходимо было подумать, а это я по старой школьной привычке лучше всего делал, когда шел пешком. А подумать было о чем. Вполне может быть, что супруги Крамаренко действительно не знают или не помнят больше того, что они мне сообщили. Но украдкой брошенные друг на друга взгляды, напряженное выражение лица Веры Петровны подсказывали мне, что они знают что-то, чего мне знать, по их мнению, не нужно. И объяснение этому их странному поведению могло быть только одно — они боятся, что Нина найдет своих родителей, не хотят этого. И если я не ошибаюсь, если это действительно так, то нехорошо это, непорядочно, нечестно. Их надо убедить, пристыдить, наконец.

Надо?!

Это вы так решили, товарищ Николаев?! А ведь вы, если не ошибаюсь, самый деликатный сотрудник паспортного отдела?! Пристыдить! Неплохо вы начинаете свою деятельность в милиции. Ну-ка, подумайте, пораскиньте мозгами. Может быть, тогда вы поймете, что супруги Крамаренко — очень несчастные люди.

Василий Степанович и Вера Петровна Крамаренко пережили страшную трагедию — потеряли маленькую дочь, и, как здесь ни крути, как ни ссылайся на объективные обстоятельства, они всегда будут думать, что в смерти девочки виноваты они сами. И мысль об этом, сознание своей вины будет жечь их всю жизнь. Нина заменила им дочку. Они любили ее ничуть не меньше, чем когда-то любили погибшую Олю. Нужно быть слепым, чтобы не заметить этого. Супруги Крамаренко изменили образ жизни, отказались от старых знакомых, чтобы только девочка никогда не узнала, что они не настоящие ее родители. А почему, кстати, не настоящие?! Моя мама всегда говорила, что родить — дело нехитрое. Воспитать — вот что действительно трудно. И за это родителям нужно быть благодарным всю жизнь. И, кстати, хотя Василий Степанович и не отец Нины, а характером она, мне кажется, как раз в него. Вот и рассуждай потом, кто настоящие родители, а кто нет. Теперь в семье Крамаренко