Клобук

Глава 1

«Что мне ваши книжные вампиры? Стыд да смех. Налакаются крови и висят башкой вниз. Конечно, потом глаза как блюдца, будто вурдалаки эти век не спали...

В нашем лесу, в том, что за калиткой начинается, жуть похлеще водится. Не приведи господь, одной туда соваться.

Двоедушник, к примеру. В молодости сама видала одного. И не раз. Выйдет к забору, станет под берёзой, той, что на рогатку похожа. И смотрит, не мигает. Деревья качаются от ветра туда-сюда, и он раскачивается, только в другую сторону. И смотрит.

С первого взгляда на обычного мужика похож. Пригожий даже, прости господи. А приглядишься: половина лица синюшная, левый глаз чёрный, рука, тоже левая – усохшая, сукровицей сочится. Потому как живой он только наполовину, другая половина – мёртвая...»

Сколько таких историй баба Надя рассказывала – не перечесть. Взрослая Нина осознала, что так её жизни учили, воспитывали. Лучше пусть девочка боится «двоедушника», чем, наплевав на запреты взрослых, сбежит в рощу за ягодами, свалится в медвежью яму и ноги переломает.

Но тогда Нина благих намерений не понимала, зато, как капуста листьями, обрастала страхами. Простое хождение в туалет на улицу оборачивалось кошмаром. Мало дойти, особенно если ночью приспичило. Так и попу невесть кому не подставишь: выскочит неведомая тварь из дыры и вцепится в самую аппетитную часть тела.

В общем, как шёпотом говорила ей мама: «Свекровь моя – добрее некуда. Только от доброты этой бежать хочется на край света».

Бабка пережила маму на четыре года. Хоронили её соседи. Нина убедила себя, что никак не может оставить работу – сроки горят. И к похоронам не успеет. И вообще давно не приезжала в деревню, даже не звонила бабке, которая на исходе жизни стала желчной. Каждое слово обращала в яд, разъедающий душу.

Но вернуться к детским страхам пришлось. Дом сам себя не продаст, а Нина в деньгах нуждалась.

Бабка встретила внучку на кладбище свежим, ещё не осевшим земляным холмом. Над местом, где у покойницы голова лежала, воткнули некрашеный деревянный крест. Не по-христиански... А судя по тому, что он накренился как алкаш, ещё и хоронили кое-как, нехотя.

Сейчас Нина стояла перед распахнутым настежь окном и смотрела на деревья, притихшие за забором из сетки-рабицы. Словно не было всех прошедших лет. И берёзка, похожая на рогатку, так же качала ветвями. Разве только набрала сантиметров в талии. И листва так же темнела, скрывая двоедушника, что бродит там ни жив ни мёртв. И звериный вой звенел в ушах, тревожа сердце. «Если долго смотришь в лес, то лес тоже смотрит в тебя...»

Стоп! Вой не из детства, а уже из новейшей истории.

Бабка оставила довесок к наследству – пса. Чёрного, будто в саже родился. Вроде не домашний – ободранный, шелудивый; такие обычно во дворе живут. А тут ни будки, ни вольера не видать. Вот и воет – внутрь просится. Придётся впустить – жалко псину. Да и несколько ночей проводить одной в страшном доме Нина не хотела.

Оказавшись по тёплую сторону двери, собака благодарно завиляла хвостом, но в комнаты не пошла. Свернулась калачом в коридоре. Учёная, видать.

***

Нина вздрогнула от грохота. В дверь стучали, как будто к себе домой.

За порогом обнаружилась Евгения Анатольевна. Евгеша, как за глаза называли в деревне. Соседка и закадычная подруга бабки. Улыбка на её массивном лице не вязалась с колючим, тяжёлым взглядом. Такая с одинаковой ухмылкой и дитя поцелует, и котят в ведре утопит.

– Нинуля, здравствуй, дорогая! – елейным голоском начала соседка. – Лет сто не видались. А я смотрю – свет горит. Ну, наконец, думаю, Ниночка приехала. Нужно зайти проведать. Рогалика тебе принесла. С маком, вкуснющий. Сама пекла.

Не переставая болтать, обняла Нину так, что рёбра затрещали, и зашла. Приглашения ждать не стала. Обходила комнату за комнатой, осматривала, обнюхивала, будто впервые сюда попала. Подошла к серванту, скользнула хитрым взглядом по шкатулке, где бабка украшения хранила. Нина только сейчас поняла, за чем соседка пожаловала.

– Слыхала, дом продавать будешь. А я сына женить собралась. Ну, Витеньку-то ты помнишь. Как соседи сговоримся? Так и быть, двести тыщ дам за хибару. Тут ещё ремонт нужен. Капитальный... Могу до хаты сходить, принести. Уже завтра у себя в городе будешь кофей попивать.

Евгеша уговаривала, а у Нины, не из сердца даже, из печени, поднималась злоба вперемешку с желчью. Надеялась хорошие деньги выручить, а соседка брала за бесценок.

– Вы меня, конечно, простите, Евгения Анатольевна, но за такую сумму не продам. Даже вам... Добавьте столько же, потом поговорим, – тихо, но твёрдо сказала Нина.

Евгешу как обухом огрели. Выражение её лица менялось на глазах. Словно тучами заволокло.

– Так вот как заговорила, Нинка?! А я-то, дура, хотела по-хорошему... Кто Надьку хоронил, напомнить? А кто защищал её всегда? Когда дом решили сжечь к чертям вместе с бабкой твоей, я людей отговорила. Все знают, что она ведьмой была. Жизнь нормальным человекам портила. Одна я заступалась, у людей в ногах валялась. Ничего, попомни мои слова, Нинка, дом за грош отдашь. Вылетишь отсюда как пробка! – строчила Евгеша, надвигаясь на девушку.

Закончив, погрозила мясистым пальцем у носа Нины и вышла, хлопнув дверью. С полки упала старая иконка ликом вниз. Девушка задумчиво посмотрела на неё, а опомнившись, поспешила за соседкой. «Мириться надо, а то всех покупателей отвадит».

Евгеша тараном пёрла к воротам, на зов не откликнулась. Жирная спина тряслась от злости. Ноги методично вбивали в грязь головки бархатцев, обрамляющих дорожку.

У выхода повернулась, видимо, чтобы контрольный выстрел сделать обидным словом. И вдруг изменилась в лице. Будто призрака увидела. Смотрела вроде на Нину. «Или за спину?».

Заранее испугавшись, Нина обернулась. Никого. Только пёс стоял в дверном проёме и беспокойно поскуливал.

Когда она опять взглянула на Евгешу, та сползала на землю. Попыталась ухватиться за ограду, но рука странно подогнулась, и соседка упала навзничь.

Нина бросилась к ней, присела рядом, поддержала голову. Евгеша выпучила на неё глаза. Красными жилками в них пульсировал неподдельный страх. Рот скособочило так, что левый край пригнуло к подбородку. С уголка тянулась нитка слюны. Нина знала, что такое инсульт. Отца так же когда-то разбило, ещё до рака, который его уже доконал.

Нина закричала, что есть сил. Хорошо, Витёк – сын Евгеши – поливал огурцы за забором. Впрочем, помог он мало. Щуплый, малахольный суетился без толку. Только когда всю улицу на уши поставили, мужики сбежались,