Аlexandr Adamovich Листея 2

Глава 11 “Новый День”

“Канализация”

Пыльные углы – глубины черепушек.

Тыльные бугры – бобины бормотушек.

Идей бредовых преисполнен.

Мозг, что крысам скормим.

Ка-на-ли-за-ция-я-я.

Шаг миллиметровый – птичий взлёт.

Поток дерьмовый – обычай переврет.

Обычай быть вольною крысой.

Устой, амбиций слышать бризы.

Ка-на-ли-за-ция-я-я.

Смывать, смывать весь креатив,

Все авангардные идеи, все вековые одиссеи.

Смывать, смывать всех этих крыс,

Всех вороных, дурных, на мысли озорных.

Ка-на-ли-за-ция-я-я-я-я-я-я-я.

Василий Трубецкий

Фрагмент выступления на 4 ежемесячном

квартирнике “Летовский Семинар”

* * *

“Здесь пахнет золотом”, – подумал Герман войдя в небезызвестные покои на улице “Златогорской”, – “все как и 7 лет назад, ничего не изменилось.”

– Что ты, Филя, все еще ищешь молодых талантов в театральных учреждениях?, – вдруг изрек Блохин, бросив походную сумку на землю и окропив персидские ковры остатками грязи со сменной одежды.

– Германий! Семь лет прошло, а ты говорить “здравствуйте” так и не научился! Ха-ха-ха!, – тучная фигура продюсера вскочила с места и понеслась с дружелюбными объятиями на старого товарища, – а это и есть твой “Иаков”, – Голденберг окинул святого отца измерительным взглядом, – Филипп Бедросович, давно не виделись, – манерно уклонившись изрек мужчина, – так вот, Гера, теперь ты “Мирослав Гадюкин” как просил, будешь мастером у группы некоего Валерьяна Видоплясова и свиты оного, – он перебирал документы в руках, – ух, пришлось же мне повозится с этими документами, друг, но они таки у тебя. Скажу так, изначально я не смог сотворить крепкую личность из ниоткуда, поэтому украл для тебя пропащего столичного блондина и мы с тобой подменим его фотографии, так сказать, хотя ты и без того довольно похож!

– Без проблем, премного благодарен, – на этот раз уклонялась новоиспеченная личность, – родной университет, общага, не было дома никогда, была только она. Ха-ха-ха-ха. А у дедушки Филиппа нету подарков для Иакова?

– Хоть рождение Христово и отмечается по церковному календарю, в народные поверья, если проще – ересь господня, мне верить не пристало, – почесывая растительность на подбородке отвечал батюшка.

– Вам, господин, я тоже подготовил что-то необычное, но так как имя у вас все равно поддельное, менять его я кардинально не хотел. Да и бумажная волокита, не мой профиль, будете, говоря кратко – Иаковым Богомиром. Дело с концом, – Филя вручил пачку бумаг каждому беглецу, – носите на здоровье!

– Мы пожалуй…

– Увы нет, Гера, вы определенно останетесь у меня на чай, – хозяин пододвинул гостям стулья и потянулся к заначке под столом, – белое полусладкое, помнишь, друг?

– Как не помнить!, – вскочил парень, – семилетняя выдержка, я тогда поклялся, что когда выйду, мы с тобой опрокинем по стаканчику!

– Да и закрывали мы его тоже вместе, не забывай!, – достав штопор, Бедросович начал упорно бороться с пробкой, – вы будете, святой отец?

– Обряд воскресного причастия, сакральный для каждого православного человека, естественно!

– Ну что друзья, – Блохин поднял бокал к люстре, – за свободу!

– Ух!, – Филипп хлопнул посудиной об стол, – хорошее!

– И в правду, – согласился Иаков.

– А вот теперь, Гера, давай говорить по сути, – продюсер сел и перешёл на более серьёзный тон, – ты, мог по-тихому выйти в любой момент, что не составило никакого труда, ни мне, ни тебе. Но твой гениальный разум решил устроить самую масштабную резню за последний десяток лет, и повернуть к себе не просто все внимание, а буквально нарисовать на лбу красную мишень. В чем был задум, друг?, – сложив пальцы в уверенной позе спросил тот.

– Как сказал бы мой знакомый историк, “Зачем было немцам переодеваться в поляков для начала войны?”. Правильно, Филя, для отвлечения внимания. Пока полицаи будут жадно грызть каждый кусочек информации о “Германе Блохине”, я проверну максимально масштабное дело и наконец-то уйду на покой!

– Сначала, я бы посоветовал тебе побриться, – заметил Голденберг, – и по плану, твои кудри мы тоже выпрямим и перекрасим в блондинистый. Ты ведь для этого запускал этот бомжатский образ?

– Почему прямо бомжатский? Когда я был на свободе таких называли хипстерами, но не суть. Где там ваш цирюльник?

– Господи, Гера, с таким говором ты наверное далеко не уйдешь, – он поднял телефон и набрал некий набор цифр, – да, Лизонька, можешь входить.

– Привет, пап, – лучезарность девушки улетучилась на пороге, – он моя модель?…

– Крошка Лиза, успела забыть дядю Германа? Я тебя помню еще когда ты вот такая вот была, – он отмерял метр от земли ладонью, – тоже подалась в театралы?

– Но ведь вас, – она попросту не могла подобрать подходящих слов, – но ведь вас посадили, а сейчас…

– Крошка Лиза! Давай коль ты сегодня за старшего по волосам, приведи дядю Геру в порядок!

– Х-х-хорошо, – ловля на себе грузный взгляд отца отвечала дочурка.

– Вот и славно! Будь любезна, – на лице у Блохина всегда сверкала улыбка, о таком приятном молодом человеке никогда ничего плохого сказать нельзя было. Бабушку через дорогу переведет, кошку с дерева достанет! Чудо, а не парень, самый завидный жених всей кафедры режиссуры телевидения, гордость отца и матери!

Вся вечеринка ножниц и расчесок на голове у клиента набирала оборотов, Лиза виртуозно вытанцовывала новый образ, взносив инструмент над завитыми локонами, и резкими движениями, будто отмеряя транспортиром, выпрямляла, по прямым углом, непослушные космы.

– Ну и ну! Талант на все руки твоя дочурка, Филя!, – изумлялся новоиспеченный Мирослав, смотря на дрожащий глаз девушки.

– А как ты хотел, вся в отца!

– Сейчас я н-нанесла краску, спустя 30, ой н-нет, 40 минут, нужно будет смыть, – запыхаясь тараторила Лиза.

– Спасибо, можешь идти, – Голденберг указал своим сверлящим взглядом на двери, в последний момент массивные очки спали на низ переносицы и мрачные зенки осветились полностью, они явно не желали лишних слов с уст дочери, – она единственная кому я могу доверять, – пробормотал отец, – больше никому.

– Вот такая вот была, быстро же дети растут, – заливался хохотом счастливый клиент вслед парикмахеру, – чудно-чудно.

– Зачем это тебе резко понадобился Валерьян?, – спросил Филипп.

– Хмпф, а ты слыхал что случилось с Глебом и Сеней?, – Герман приблизился вплотную, – наверняка слышал…

– Краем уха.

– И что Шуру ты поместил в клинику, чтобы не оставлять улик? Все ведь слышал, Филя.

– Да.

– И понимаешь, в