Мухаммед Диб Алжир БОЛЬШОЙ ДОМ ПОЖАР

БОЛЬШОЙ ДОМ роман

— Дай кусочек!

Омар подбежал к Рашиду Берри.

И не он один. Много рук потянулось к Рашиду, и каждая требовала своей доли. Мальчуган, отломив кусочек, сунул его в ладошку, что была поближе.

— И мне! И мне!

Голоса попрошаек слились в общий хор; Рашид стал отбиваться. Все эти руки пытались выхватить у него хоть корку.

— А мне!

— Мне ты еще не дал!

— Все забрал Халим.

— Нет, не я!

Мальчик, которого теребили со всех сторон, бросился бежать; вся орава с громким воем погналась за ним. Омар не преследовал его: чем тут поживишься!

Он снова отправился на поиски добычи. Многие ребята спокойно жевали свой ломоть хлеба. Омар долго сновал между отдельными кучками. И вдруг, стремительно врезавшись в шумную ораву детей, вырвал горбушку у какого-то карапуза. И так же быстро исчез — затерялся в водовороте среди играющих и орущих ребят, на самой середине школьного двора. Потерпевшему не оставалось ничего другого, как зареветь.

С некоторых учеников Омар взимал дань ежедневно. Он требовал от них своей доли, и если они не сразу подчинялись, задавал им трепку. И малыши послушно делили с ним свою порцию хлеба, протягивая любую половинку на выбор.

Иной мальчуган прятался от него всю перемену, но упорствовать до конца не решался. Он поджидал Омара на другой перемене или по выходе из школы и, завидев его еще издалека, начинал плакать. Получал затрещину и отдавал Омару весь свой завтрак.

Те, что похитрее, съедали свой кусок хлеба во время урока.

— Сегодня мне ничего не дали с собой, — говорил такой хитрец, выворачивая карманы. Омар завладевал всем, что находил в них.

— Значит, ты отдал кому-нибудь свой завтрак? Прячешь его?

— Ей-богу, нет!

— Врешь.

— Вот провались я на этом месте!

— Ну, теперь дожидайся, чтобы я тебя защищал!

— Божусь, что завтра принесу тебе вот такой кусище!

И мальчик, раздвинув руки, показывал, какой кусок он принесет. Омар бросал наземь его шапчонку и топтал ее ногами, а виновный визжал при этом, словно побитый щенок.

Омар брал под свою защиту малышей, которых тиранили старшие; взимаемая с них порция хлеба была лишь его заработной платой. Омару было десять лет, и это ставило его между приготовишками и старшими — верзилами, у которых над верхней губой чернел пушок. Старшие в отместку набрасывались на Омара, но с него были взятки гладки: он никогда не приносил с собой в школу хлеба. Расквасить друг другу нос, намять бока, разорвать и без того дырявые штаны — вот и все, чего достигали в этих стычках Омар и его недруги.

В Большом доме, где жил Омар, он добывал хлеб другим способом. Ямина, маленькая хорошенькая вдовушка, ежедневно приносила с рынка полную корзину провизии. Она часто давала поручения Омару. Он покупал ей уголь, таскал воду из общественного водоема, относил в пекарню хлебы на выпечку. За это Омар получал ломоть хлеба, фрукты или печеный перец, а изредка и кусок мяса или жареную сардинку. Иногда после завтрака или обеда она звала его к себе. Омар приподнимал занавеску — а во время еды ее опускали в каждой комнате, — Ямина приглашала мальчика войти и приносила тарелку с каким-нибудь припасенным для него лакомым кусочком; отломив горбушку от круглой белой ковриги, она подавала ее Омару.

— Ешь, мальчик.

Ямина оставляла его одного и принималась за уборку. Она отдавала Омару остатки еды, но это не были грязные объедки: самый брезгливый человек не погнушался бы таким угощением. Вдова не была груба с Омаром, не обращалась с ним, как с собакой, и мальчуган это ценил. Как хорошо не чувствовать себя униженным! Омара даже смущало внимание, которое выказывала ему вдова. И ей каждый раз приходилось уговаривать мальчика, чтобы он, наконец, взялся за еду.

На крытом школьном дворе Омар заприметил однажды малыша с большими черными, как антрацит, глазами, с бледным и беспокойным личиком. Он держался в сторонке. Омар наблюдал за ним: малыш стоял, прислонившись к столбу и заложив ручки за спину; он не принимал участия в играх. Омар обошел двор, внезапно появившись из-за ствола платана, как бы невзначай уронил у самых ног мальчика корку хлеба и убежал. Остановившись на довольно большом расстоянии, он поглядел на малыша. Омар видел, что тот не спускал глаз с хлеба, потом вдруг украдкой схватил его и впился в него зубами.

Ребенок весь дрожал. Его хилое тельце было облачено в тиковую куртку защитного цвета, на тонких ножках болтались слишком длинные штаны. Глаза его светились радостью; он повернулся лицом к столбу. Омар и сам не понимал, что с ним происходит. К горлу у него вдруг что-то подступило, он убежал на большой школьный двор и разрыдался.

* * *

— Это на обед?

Айни чистила дикие артишоки, маленькие и колючие.

— Да, на обед.

— В котором часу мы будем есть? Уже половина двенадцатого.

— Когда сварится, тогда и будем есть.

— Будь они прокляты, эти артишоки, вместе со всеми их предками.

Омар повернулся, чтобы снова убежать.

— Иди. Мужчинам нечего делать дома.

Мать подумала о Си Салахе, домовладельце, который терпеть не мог детей своих жильцов. Он запрещал ребятам играть во дворе, а если заставал их там, давал тумака и набрасывался с руганью на родителей. А те не смели слова вымолвить в ответ. Завидя хозяина, они застывали в униженной позе или спешили убраться восвояси. У них все нутро переворачивалось от чувства почтения и безмерного страха. Когда Си Салаха не было дома, на них с пронзительным криком налетала его жена, невзрачная и хитрая старушонка.

Если Омар в это время дня останется дома, добра не жди.

Он все же остался.

— Стыда у тебя нет!

Мать попыталась схватить его за руку — напрасный труд: он увернулся. Она бросила ему вдогонку кухонный нож, которым обрезала артишоки. Мальчуган с ревом вытащил его из ноги и под град проклятий, которыми осыпала его Айни, выбежал из дому с ножом в руке.

* * *

Огромные глаза Зеленой куртки смотрели жадным вопрошающим взглядом боязливого зверька. Омар читал в них ожидание, трепетную надежду, беспокойство. Но вдруг они засветились улыбкой. В уголках рта появились две жесткие морщинки, от которых лицо ребенка осунулось.

Омар подошел прямо к нему и что-то положил на его крохотную ладонь. Малыш, не говоря ни слова, впился в него