наслаждаться темнотой. Наверху взревела толпа, а потом затихла. Они утаскивают проигравших, запихивают их в клетку с другими мертвецами, спасая для безумной драки в конце. Скольких она могла бы убить? Что же, за всю свою жизнь ей удалось убить ровно одного человека. Хотя она и собиралась ударить его ножом — совсем чуть-чуть, — она не собиралась убивать его. Так вышло. Это была самооборона.

На магистрата эта версия тоже не произвела особого впечатления.

Файяд услышала шаркающие шаги хозяина питомника еще до того, как увидела его. Он спускался по ступенькам одна за другой, как ребенок, боящийся упасть. Большой ублюдок, он был почти в два раза выше ее, весь такой толстый, мускулистый и глупый. Серая кожа обвисла, глаза желтые, как прокисшее молоко. Дойдя до последней ступеньки, он остановился и уставился в пол, словно подозревая ловушку.

— Давай, — прошептала Файяд, — сделай последний шаг. Я обещаю, что ты не разобьешься насмерть.

Он сошел вниз со словами:

— Пухлые кусочки. Дайте и мне немного. Сливовые сиськи. Влажная плоть.

Он подошел к Фаяд, осматривая ее скованные запястья и лодыжки.

— Судья передумал? — сказала она. — Меня должны отпустить.

— Хорошо. Ты кажешься милой.

— Да, так и есть.

Схватив цепь, соединявшую ее запястья, он поднял ее со скамейки в воздух, так что она повисла, болтаясь.

— Это о-о-очень больно, — процедила она сквозь стиснутые зубы.

Он повернул ее, оглядывая со всех сторон, и на мгновение ей показалось, что ее изнасилуют, прежде чем кто-нибудь убьет ее.

— Никакого спрятанного оружия? — произнес он. — Иногда они забывают обыскать бойцов, и я получаю удар ножом.

Он надул губы:

— Я не люблю, когда меня режут.

Все еще держа ее одной рукой, он приподнял рубашку, чтобы показать ей множество колотых ран на своем выпуклом животе. Ни одна не зажила. Ни одна не кровоточила. В одной из них извивалось что-то белое и блестящее.

— Ты мертв, — сказала она.

— Нет, я поправлюсь.

— Правильно. Желаю удачи.

Поставив ее на землю, он подтолкнул Файяд к лестнице.

— Иди уже! — Он снова толкнул ее, заставив споткнуться, и последовал за ней.

— Давно ты здесь? — спросила она через плечо.

— А сколько сейчас времени?

— После обеда, — предположила она.

— Какой сегодня день?

— Четвертый.

— Какой год?

— Тридцать два пятнадцать с момента падения Палтака.

— Тогда я не знаю.

Он указал на лестницу тупым пальцем, похожим на вареную сосиску.

— Иди!

Она разочарованно покачала головой.

— Какое оружие тебе нужно? — спросил он из-за ее спины.

— Баллиста и отряд Марширующих Мертвецов герцога.

— Какие доспехи?

Она мельком гляну на стену полную доспехов и щитов. Видимо не одно поколение убитый воинов оставили здесь свои клинки и латы.

— Давай что-нибудь красивое. А розовые щиты есть?

Великан снял со стены первый попавшийся шлем и щит.

— Прекрасный выбор.

— Я ничего из этого не понимаю, не так ли?

— Нет.

— И ты мне не поможешь?

— Нет.

— Черт. А я почти поверила...

— Не люблю худых.

Взбежав по лестнице, он повел ее по длинному коридору, толкая и подталкивая толстым пальцем. Дневной свет превратил дальний конец в ослепительное облако пыли и песка. Толпа росла с каждым шагом. Бум! Бум! Топот ног.

— Мне нравится давать людям мотивацию преуспевать, — сказал он. — Грустно, когда они умирают слишком быстро. Публике это не нравится.

— Не хотелось бы их разочаровывать.

— Какие-то ребятишки сбросили в яму все головы из четырнадцатого сортира. Они бросали на них камни пока они не утонули.

Внутренности Файяд превратились в желе. Она почувствовала стук собственного сердца. Еще немного и ее смерть станет лишь вопросом пары минут.

— А ты умеешь подбодрить!

— Да. Без проблем.

Положив чудовищную руку ей на плечо, он заставил ее остановиться. Он повернул ее лицом к столу, которого она не видела. На его поверхности было разбросано разнообразное грубое оружие. Ржавые ножи. Изогнутые мечи. Трезубец с двумя туповатыми зазубринами. Кожаный хлыст.

— Никакого молота? — спросила она.

Большой мертвый вонючка оглядел ее с ног до головы, словно оценивая ее способность владеть таким оружием.

— Его отправили на ремонт.

Отметив грубую форму поставляемого оружия, она задалась вопросом, во сколько частей должен быть разбит молот, прежде чем его отправят на ремонт.

— Я возьму меч и нож.

— И снова — отличный выбор.

— Серьезно?

— Нет.

— Тебе никто не говорил что ты обаяшка?

— Сейчас я сниму с вас цепи по рукам и ногам, — сказал он. — Только без ножевых ранений, пожалуйста.

— Да, да. Я помню.

Какой в этом смысл?

Бежать было некуда, а здоровяк уже был мертв. Если воткнуть ему в живот сталь, он просто расстроится, а она решила, что у нее и так достаточно проблем. Закончив развязывать ее, он выпрямился и сверкнул быстрой улыбкой.

— Какого хрена ты ухмыляешься?

— У меня больше не болят колени. И поясница не болит.

— Хороший день?

— Мертвые не чувствуют боли.

— Это бонус за отсутствие мозгов.

— У каждого дерьма нет худа без добра, — произнес он, шаркая прочь семенящими шажками.

— Эй, а что мне делать? — крикнула ему вслед Файяд.

— Выйди и умри. Если ты спрячешься в туннеле, они придут за тобой и сломают ногу в качестве наказания.

— Эй!

Он остановился.

— Что?

— Там голова, обращенная к стене. Поверни бедолагу обратно.

— Ладно.

И зашаркал прочь.

Повернувшись к яркому свету и скандирующей толпе, она пожала плечами и пошла. Кто-то там громким голосом объявил о ее преступлении, и послужной список состоящий из того, что она случайно ударила ножом хватающегося за задницу придурка звучал ужасно драматично. Неужели племянник герцога здесь, где-то в Бессмертных Землях? Некоторые богатые семьи строили замысловатые мавзолеи — обширные особняки, — где их умерших держали как изнеженных пленников.

Никто не хотел, чтобы трупы бегали на свободе, но многие хотели навестить своих умерших, чтобы спросить совета или просто навестить пропавших родственников.

— Люди, решила она, — близорукие эгоцентричные придурки. Никого не волновало, чего хотят мертвые. Диктор закончил свою речь, когда она, спотыкаясь, вышла на солнечный свет. Горячий воздух, сухой воздух пустыни, вонял верблюдами и потом. Кровавые пятна на красном песке стали более темно-малиновыми. Колизей, набитый до отказа, заставил ее остановиться. Никогда еще она не была в центре внимания пятидесяти тысяч человек.

Пятьдесят тысяч человек пришли посмотреть, как