Гитара или стетоскоп?

Руди Бенцин ГИТАРА ИЛИ СТЕТОСКОП? Повесть

© Rudi Benzien «Gitarre oder Stethoskop?» Verlag Neues Leben, Berlin, 1977.

Меня зовут Балтус. Фамилии не скажу.

Меня просто воротит ото всех этих ахов и охов: ах, а вы случаем не родственник писателю с такой же фамилией? Ох, да не сын ли вы?..

Да, я евойный сын.

Надоело! Я — это я, он — это он.

Стоит мне назвать свою фамилию, как сразу пробуждается интерес — не ко мне, разумеется. Ведь не я же написал «Праздник Стрельца» и «Стартовый состав»!

Он — Светило, я — Светлячок.

Балтус Светлячок.

Если честно, то так я не всегда о себе думал, еще каких-нибудь две-три недели назад все было «о’кэй», тогда мой компас железно показывал направление движения: доктор медицинских наук. Да и что могло сбить меня с курса? Средний балл — пять целых ноль десятых. А уж с такой характеристикой, как у меня, хоть в Народную палату выбирай.

У меня по сей день праздничным пасхальным перезвоном звучит в ушах речь нашего директора, которую он произнес на одном из школьных вечеров: «…с этого Балтуса многим из вас следовало бы брать пример, он не только знает, чего хочет, но знает, что должен сделать, чтобы добиться своей цели. К тому же он не только ради себя старается, но всегда стремится своей активностью обогатить жизнь коллектива. Он мечтает о профессии врача. При его жажде знаний по всем без исключения дисциплинам, при его великом трудолюбии он, я уверен, своего добьется. Я не знаю в нашей школе ученика, который был бы более достоин медали Гердера, чем…»

Директор подложил мне настоящую свинью. Сами понимаете, как приятно после такой речи ходить по школе омедаленным эталончиком.

И все-таки, Балтус, все в норме, курс верный. Это я понял благодаря все той же речи.

Заполняя учебную заявку, там, где нужно проставить специальность, я написал — «медицина». А так как я в конце концов был стопроцентным кандидатом, то в колонку «специальность резервная» я смело и нагло еще раз написал — «медицина». Сбоя-то произойти не могло. Но он случился!

На последнем собеседовании в школе меня пытались переубедить члены выпускной комиссии.

Балтус, сказал наш тогдашний, ныне уже бывший директор, мне не верится, что в таком юном возрасте вы так твердо можете знать, что вам подходит только медицина и ничего больше. Почему бы вам не выбрать педагогику? У нас так не хватает учителей по естественнонаучным дисциплинам.

К такому повороту я был готов!

Нет нужды убеждать меня, что учитель — исключительно важная профессия. Только я считаю, учителями должны становиться те, кто этого хочет, у кого есть педагогическая жилка; как и певцом, например, — тот, у кого есть голос, таких людей называют талантами. И учителем тоже не каждый может стать. Я вот не могу.

Так я и сказал, слово в слово. Я твердо стоял на своем: медицина, и точка.

Если человек хочет стать инженером-строителем или, предположим, военным летчиком, никто не возражает. Но вот если врачом… Сразу возникает подозрение — не влекут ли тебя большие деньги, не заворожен ли ты просто магической силой белого халата; закрадывается опять-таки подозрение, что у тебя составилось о профессии врача ложное представление и что вообще тут, вероятно, замешана нечистая сила, что все это не более чем игра в романтику, плод разгоряченной юношеской фантазии.

Но как те, кто, скажем, желая стать инженером с большой буквы, взахлеб читает биографии великих изобретателей и мечтает когда-нибудь совершить безмерно великое открытие, так и я с десяти лет начал «проглатывать» биографии великих медиков: Коха, Вирхова, Зауэрбаха, Бругша, Швейцера. С одиннадцати я мечтал, чтобы Швейцер срочно вызвал меня к себе в Ламбарене. С шестнадцати я стал тайком посещать некоторые лекции, штудировать специальную литературу по медицине и слушать доклады на медицинские темы в обществе «Урания». Да, я запрограммировал свое будущее — я мечтаю стать врачом, хочу во всеоружии знания сражаться с болезнями и самой смертью. Хочу, очень хочу.

И что же? Когда мне думалось — вот-вот начнет осуществляться моя давнишняя мечта, вдруг оказалось, что я стою у разбитого корыта.

«Сходил бы ты, сынок, к отцу, у него связи, если он подключит кого надо, все сразу уладится», — говорит мать. Но я так не хочу! Я не хочу, чтобы своей цели я добился только за счет того, что мой отец — человек со связями. Я хочу добиться всего сам, своими собственными силами. Ради этого я корпел и потел над учебниками, терпел издевки одноклассников, иногда называвших меня карьеристом. И если уж суждено мне когда-нибудь достичь поставленной цели, то мне бы хотелось, чтобы благодарен за это я был только самому себе — Балтусу, а не своей авторитетной фамилии…

1

Он едет в трамвае, между коленями зажата гитара. Она ему как-то в тягость. Да и вообще он испытывает довольно противоречивые чувства.

Три недели назад он написал письмо профессору Биррхану, тому Биррхану, на чьи лекции он так часто приходил тайком.

Этим письмом он хотел как бы загадать: если профессор пригласит его на беседу, это можно расценить как добрый знак, а чем она кончится, в общем неважно.

Биррхан позвал его к себе!

Может, потому, что его фамилия…

Когда Балтус рассказал Марине о письме и о связанных с ним ожиданиях, та сказала:

— Балтус, честное слово, ты наивен как ребенок.

Теперь, направляясь в университетскую клинику, он мысленно признает правоту Марины:

«Да, наверно, я потерял голову. Разве может выйти что-нибудь толковое из этой беседы?»

А тут еще эта гитара, которую он везет с собой. Но ведь сразу после беседы с Биррханом ему надо на репетицию: школьный ансамбль, организованный им три года назад, послезавтра должен играть в порядке шефства в доме престарелых.

Лебединая песня. Последний раз сыграют вместе, и все, точка, разлетятся потом кто куда. Сначала каникулы, последние школьные, после них — в армию, ну а потом кто в институт, кто в университет — все пятеро, только не он.

Трамвай, останавливается. Балтус выходит. Чтобы как-то приободрить себя, он идет к красному кирпичному зданию, крытому черепицей, особенно резвым шагом, почти вбегает в железные решетчатые ворота. Потом его энергичные стремительные шаги гулким эхом отдаются в просторном коридоре, постепенно он сбавляет шаг, стараясь идти