тихонько поздоровкался, да и поставил меня в известность, что вот, посчитали всё, так что сейчас «меняются идеями».

Ну, подумал я, что так уж и быть, молодцы. И обмен идеями — дело благое, этакий просвещённый вариант мозгового штурма. Присел, да и принялся слушать оратора. И просто охерел … ну, ладно бы парень нёс агитку «за всё хорошее, против всякого неблагоприятствования". Реально, что-нибудь насчёт «корыт, бороздящих». Так нет, этот инвалид умственного труда выдавал плоды своей инвалидности как рабочую идею!

Причём народ сидел и этому внимал. С, бес побери, " серьёзными — умными» физиономиями! И это — моя, сука, лаборатория, печально поник я. Впрочем, несколько оправился я, сам виноват — о базах орбитальных, о посещении иных планет вещал. А вот с гравитацией в Мире Полисов не то, чтобы беда. Но реально, в общественном сознании это более «приливная сила», чем что-то иное. И мои сотрудники, пусть и учёные, но просто не вышли за рамки «общественного шаблона». Будем выводить, решил я, топая к кафедре.

Народ факт моего явления отметил гулом, типа: «Здрасьте, Ормонд Володимирович», ну а я дотопал до кафедры, да и раззявил пасть:

— Довольно любопытный доклад и забавные схемы, Велиполк Житомирыч, — кивнул я экспрессивному. — Присядьте, а пока разберём ваши расчёты и теорию.

Вьюнош (тридцати годов, ехидно осмыслил я) с видом гордым присел, а я, прокашлявшись, начал вещать:

— Итак, коллеги, все вы знаете про то, что любое материальное тело обладает массой, — начал я.

— Не любое! — послышался выкрик.

— Любое, — веско уронил. — Ежели тело проявлено в материи, то масса у него есть. Остальное — вопрос вида пороявленности.

— Прошу прощения. А не могли бы вы привести пример, Ормонд Володимирович? — задал вопрос мой зам.

— Извольте, Клавдий Васильевич, — кивнул я. — Возьмём свет, коий многие бездумно почитают массы лишённым, — выдал я, вызвав непонимающий гул. — Итак, тот факт, что сила притяжения на луч света влияния оказывает, не для кого не секрет? Если секрет, утверждаю я сие, литературу сами прочтёте, — на что большинство понимающе покивало. — Итак, на луч света притяжение воздействие оказывает, его отклоняя. На что же притяжение влияет, ежели у света массы нет? — ехидно уставился я на сотрудников.

Наступила тишина, с загибанием пальцев и закатыванием глаз. Наконец, тот самый экспрессивный вьюнош выдал:

— Так, возможно, сила притяжения искажает пространство, в коим движется луч, на него влияния не оказывая! — выдал он, победно взирая на меня.

— Возможно, — покивал я. — Более того, скорее всего притяжение пространство искажает, лично я в сём уверен. Вот только вы, Велиполк Житомирыч, выдвигая сию гипотезу, не учили один фактор, — улыбнулся я.

— И какой же?

— А вы бы сие искажение не смогли бы ни узреть, ни зафиксировать. Находясь, вместе с нашим лучом, в этом искажении, внутри его, так сказать. Нет у нас инструментов пока, чтоб взирать и фиксировать подобное искажение с достаточного расстояния и с разных углов, — отрезал я. — Но луч, тем не менее, отклоняется. А значит имеет массу, вот только необычную, как я полагаю: имеет массу в движении. То есть, свет есть свет, покуда движется и имеет все свойства материи в движении. Но, ежели его затормозить, скажем так, он… просто перестанет быть светом. Станет некими частицами, ранее нам неизвестными, как не знали об электронах в век Атома. Впрочем, мы отдалились от темы нашего обсуждения и работы. Итак, масса есть у всего. И, давайте посмотрим, что произойдёт по этой схеме. Это расчёты полёта на Луну? — уточнил я, получил кивок и продолжил. — Ну, значит, смотрите.

И провел я расчёты, показав в итоге, что выйдет. Ну и припечатал докладчика в итоге:

— И, по вашей схеме, когда корабль должен гасить скорость, он обогнёт Луну, за счёт непогашенной скорости не ляжет на орбиту, да и улетит к бесам.

— Погодите, Ормонд Володимирович, так получается… всё падает? — растерянно заключил мой зам.

— Именно, Клавдий Васильевич. Вы отменно удачно сформулировали: ВСЁ падает. Орбиты — траектории падения. Вся наша Галактика — это вечное падение. Но леший с ней, с Галактикой, пока. Итак, любой «перелёт» в нашей Солнечной системе, — голосом я обозначил кавычки, — есть лишь смена объекта, на которое производится падение. Не падаешь на планету — падаешь на Солнце. Орбиты — траектории падения. И, соответственно, это надо воспринимать как данность, проводя расчёты. Иначе произойдут подобные казусы, — потыкал я в доску, со схемой к бесам улетающей ракеты.

Собственно, подобные лекции были не единичными, но мне потребными: в перспективе я себя, как конструктора лоханок космических, не зрел. Точнее так: ежели у меня всё выйдет, ежели стану терапефтом омолаживающим как себя, так и подруг, то первую сотню лет я точно хочу заниматься информационными технологиями во всех аспектах, совершенствоваться как одарённый, да и узнавать, что это за бесовщина такая — эфир.

Соответственно, вполне важное и востребованное направление освоения пространства и выпихивания туда всяческих пассионариев, которым жизнь не мила, дай что-то поменять — дело архиважное. Но пусть ентим занимаются специалисты, к этому имеющие склонность, желание, ну и знания необходимые. Собственно, моя лекция насчёт вечного падения — один из этапов подготовки оных. Так-то, в идеале, появляется некий «гениус», который смотрит на мир «под иным углом». А через какое-то время так смотреть начинают все. Ну, безусловно, из тех кто на Мир смотрит, а не в грязюке копается, причем не в прямом смысле.

Впрочем, сказать, что всё прошло легко — нельзя. Была у нас трагедия, которую я первое время считал вообще катастрофой. По мнительности своей, но так.

Итак, отгрузила нам лавровая лаборатория три двигателя экспериментальных. Как раз я вопрос с импульсами решал, поскольку вопрос остального отработался. И вот, рукосуи криворукие, балбесы лаборантские, завороженно взирая на голубоватое пламя, творили дичайшую дичь.

То есть, воздействие одарённого на поток плазмы был нужен. Но не непосредственно, а опосредованно, путём выработки электроэнергии. Ежели одарённый совсем искусный (я, признаться, к таковым не относился), то с минимальными потерями мог воздействовать на магнитное поле, оптимизируя ускоритель.

Соответственно, в тестовом лаборатории-полигоне надо было сидеть и питать генератор, через лютое по толщине, композитное, углеродо — кремниевое стекло любуясь результатом или на показания приборов.

Но долбобесы из лаборантов, в количестве двух рыл, стояли РЯДОМ с двигателем, непосредственно воздействуя эфиром на него. А ещё два долбобеса,