домой, где ждали меня моя овечка и моя бабочка. Ну а что, Люцине подходит, да и имя у неё подходящее.

Так и добрался до дома, где ожидали мою персону девчонки. Овечка моя с видом печальным, бабочка — нахмуренным.

— Ты почему не фонил? — вопросила Люц.

— Экзамен менее трёх часов занял, — буркнул я. — Думал после встречи с Всеславом Изяборычем отфоню, а то и приеду. А вон оно, как вышло. Ну не из кабинета главы Академии было же звонить? Неудобно, — нашёл крайнего я.

— Неудобно? Тебе? — с ехидством вопросила Люц, аж овечка моя покивала.

— Я, вообще-то… — начал было я, но подумал, вид покаянный принял, чело опустил. — Ну да, я бы и позвонил, но всё в делах были. Запамятовал. Простите свинтуса. Волновались?

— Волновались, — кивнула овечка. — Ну да ладно, хорошо, что всё хорошо. Пойдём ужинать, Ормоша.

— Пойдём, вепрь могучий, — явно отойдя фыркнула Люц.

— Пойдём, моя бабочка, — отомстил я, свежепоименовав подругу, под ликование Милы.

И на ужине, помимо еды, наслаждался тем, что Люц вяло отбрыкивалась от чести быть поименованной, мол, не чешуйчатокрылая она. На что Мила резонно возражала, что Люц идёт, а насчёт крылов и чешуёв — сие не показатель. Вон, Мила тоже не парнокопытная, а всё одно овечка.

— Ладно, милые вы мои овечка и бабочка, давайте думать и решать, — перекусив, озвучил я. — Должности у меня выходит две вышло: руководитель направления полётов и куратор движителей реактивных, как и производства и исследований полупроводников. Сие хорошо, но вопрос: ила, ты ко мне в помощницы пойдёшь?

— Я с радостью, Ормоша. Но я же и не умею ничего, — развела Мила руками.

— Ерунду не говори, твою работу секретаря два товарища Главы Управы образцовой отметили, — нахмурился я. — Кроме тог, в труде нашем без тебя мы бы и не справились. Учишься и прочее… Так, погоди, овечка моя, ты что, на похвалу напрашиваешься? — возмущенно вопросил я у Милы, посверкивающей глазками. — Научила девицу плохому? — возмущенно уставился я на Люц.

— Вот ещё, — подрагивая губами, буркнула девица. — Она сама, кого пожелаешь, научит.

— Так, ладно, — не стал я линий раз терниться. — Пойдешь в помощницы? — воззрился я на Милу.

— Пойду, Ормоша, — кивнула овечка, не став на этот раз выделываться.

— Да, а я выйду в стороне, — несколько надулась Люц.

— Вы мне за отсутствие фони мстите? — подозрительно воззрился я на девиц, ответа не дождался, да и продолжил. — И с чего это вы, Люцина Перемысловна, в стороне останетесь-то? Кто у нас две трети службы в Академии проводит? — уставился я на Люц. — Или думаешь, расчёты уменьшаться? Нет, ну если тебе самой не интересно, — задрал уже я пята… нос в смысле, да.

— Интересно мне, интересно, — буркнула Люц.

— Так, сударушки вы мои, пойдёмте ка в спальню, — принял я волевое решение.

— Зачем? — последовал вопрос.

— Как зачем? — возмутился я, прихватив подруг за талии и таща добычу в логово. — Я — извиняться буду. А мы вместе — налаживать взаимопонимание, — изрёк коварный я.

Наутро были невыспатые. Но извинённые и взаимопонимание наладившие. Люц, у которой ещё день отпуску был, будить не стали, а вдвоем с Милой до Академии направились.

И завертелось. Хотел бы сказать что дела, но не дела — делишки. Бюрократия всяческая, от оформления меня и Милы, до собеседований с главами других проектов и замов. Персонал то Академия предоставляла, но с замами взаимопонимание нужно, и пару дядек пришлось завернуть: ну я всё понимаю, но смотреть на руководителя, в моей морде, снисходительно, да ещё и через губу поучать… не сработались бы.

Но это полбеды. Сами лаборатории, новому проекту отведённые, были моей ответственностью. Причём я в половине оборудования ни беса ни понимал! Неделю не спал толком, с подругами как робот штудиями предавался, часто бревном лежа. Всё впихивал в свою бестолковку технические описания и прочие моменты.

Так ещё кажный второй в ентой академии дурацкой на меня снисходительно и осуждающе взирал! Молод, мол. для академика! Я уже признаться, прикидывал, как мой пулемёт Максим в Академию притаранить, как Мила, за мной следующая, на меня пристально уставилась. Благо, она со мной по академии блуждала, и все оказии вокруг видела.

— Ормоша, — оглядевшись окрест, обратилась моя овечка, так-то она меня Ормондом Володимировичем величала.

— Да, Мил, — устало отзывался я.

— А может, тебе бороду отпустить? — предложила она.

— Думал уже. Не растёт толком, окаянная, да ты сама видела, — вздохнул я. — Отец вообще говорил, до двадцати с гаком у него не росла.

И с некоторой печалью взирал я на отражение своей морды лица в стеклянной двери. Мало того, что восемнадцати нет, так ещё и пухлость моя годы сбрасывала. мальчишка-мальчишкой. Вот, казалось бы, академики, разумные люди. А выходит, лишь с возрастом, когда на возраст пенять и прилично, понимание приходит, то ерунда это.

— Ормоша-а-а, — позвала меня овечка, пальчиком тыкая в корпус терапефтический Академии.

Признаться, для начала я слегка покраснел. Потом овечку мою, разумницу, поцеловал всячески. А потом, плюнул на график, да и потопал к терапефтам.

И не мгновенно, но через недельку обзавёлся хорошей такой бородкой на подбородке, с усами. А у Милы появилась новая секретарская обязанность — усы мои воском умащать и завивать. У неё на диво быстро и ладно выходило. Тогда как мои попытки… вызывали у меня лично — страх, а девочек моих — смех. И стройнила меня бородка, солидности добавляла, не без этого. Даже Всеслав Изяборович узрев, одобрительно покивал.

Собственно, организационные вопросы еще несколько дней тянулись, пока, наконец, я с Милой рядом, да сотрудниками новыми, приступил к новому проекту, «запусти Тёрна в космос» рекомому.

28. Эпилог

И началась суета, исследование и разборки всяческие. Вообще, я не раз и не да проклинал свое «сделать, проверить. поэкспериментировать». Потому что место долгой, нудной, с кучей ошибок, причём не невинных, работы, можно было запиннуть на низкую орбиту ведро с одарённым и спокойно вернуться.

Не с меньшим энтузиазмом я мысленно слал кары и прочее неудобье на Изяславыча вообще, а также двух, пенсионного возраста развалин, в частности. Эти типы, вроде как «комиссия по безопасности полёта " с упорством, заслуживающим лучшего применения, являлись первое время раз в неделю, а несколько позже — раз в две недели. И задавали вопросы, в стиле: «а что будет если?»

Видимо, в ихней додревней юности, были эти кадры знатными вредителями, душегубами и палачами. Поскольку столь богатому воображению, в части поломок, неполадок и прочего подобного, причем непременно