“Ты не умеешь любить, ты всегда сам по себе, для себя”, — бывало говорил ему Роджерс, устроясь головой где-нибудь на животе и бедре. Покрытый спермой и потом, дышащий все еще тяжело. Как после долгой долгой-долгой пробежки. До края земли и обратно.
“Тебе это нравится, Стиви. Я нравлюсь тебе”, — отвечал обычно с ухмылкой, ни разу не услышал возражений в ответ. И подтверждения тоже.
Потому что Баки и тогда стоял между ними, вот только Тони не знал. Вот только Тони предоставил прошлому хоронить мертвецов. А они вдруг восстали, даже не как феникс из пепла.
Сейчас Кэп едва стоит на ногах, и уложить его не составит труда. Один только залп из ладони. Вот только пока-еще-не-покойник снова рушит все планы. Толчок слабее подножки, но Кэпу хватает. Кэп хватает его поперек и со всей дури швыряет о стену. Щит поднимается вверх и опускается вниз снова и снова. Опять.
Тони не больно. Тони чувствует, как его костюм умирает. Тони почти невредим. Ссадина на лице и порезы ни в счет. И не такое бывало. Всего на секунду представит — один удар чуть повыше, и голову с плеч Железного человека долой.
Стив замирает. Смотрит с ужасом будто. Так, словно мысли прочел. Так, словно сам собирался…
Роджерс выдирает щит из обломков костюма, помогает своему Баки подняться. В груди у Тони печет. Там будто небольшой костер развели или плеснули порядочно магмы.
— Щит не твой. Не заслужил, — хрипит Тони Старк ему в спину.
Щит, который сделал отец, а этот упырь забрал его жизнь, и теперь ты посмеешь?..
Глухой удар об пол, шаги, тишина. И только снежинки кружатся вокруг, да ветер ледяной задувает. Пустота. Тони Старк где-то посредине Сибири в том, что осталось от лучшего из костюмов. Рядом — щит Капитана Америки из вибраниума. Кажется игрушкой, что бросил ребенок, всласть наигравшись.
Мгла снаружи все тревожнее, гуще.
Очень хочется спать. Кровь из порезов льется на руки.
“Прости меня, Тони. Прости, я иначе не мог. Я всегда его выбирал. Я всегда его выбираю. Прости меня, Тони. Прощай”, — слышит где-то в своей голове.
Может, просто буря завывает снаружи.
========== 6. Клинт/Пьетро ==========
У них почти ни мгновения передышки в этой безумной гонке против сорвавшегося с привязи ИИ. Железки с набором микросхем, возомнившей себя спасителем мира. Альтрон множит сущности быстрее, чем плодятся кролики на какой-нибудь ферме в Техасе, и они должны торопиться, пока этот мир еще существует, пока они еще могут сделать хоть что-то.
У них ни секунды свободной, но Пьетро принимает чашку крепкого кофе из теплых рук. Пальцы встречаются на один только миг, и его прошибает мгновенно. Разрядом вдоль позвонков, молнией к каждому из нервных окончаний, контрольным — в мозг.
Скрипнет зубами. Так не должно быть. Так не правильно. Не он, не сейчас. Выдавит скупо:
— Спасибо.
— Пустяки. Бодрость духа нам всем еще пригодится, как и силы, — Клинт отходит к окну, поправляя лук за спиной.
Оттянет вниз пару планок, вглядываясь в клубы пыли на заброшенной трассе, подсвеченной нежно-розовым из-за солнца, почти нырнувшего за горизонт. Пьетро зависает на длинных мозолистых пальцах. Он видел так часто их, натягивающими тетиву. Он представлял, как эти пальцы могли бы… он и сейчас представляет.
У них ни свободной секунды, но Пьетро пьет свой напиток, закрывая глаза. Черный кофе с одной только щепоткой корицы, что Клинт для него приготовил. Клинт… варил для него.
Возможно, он думает очень уж громко, но Ванда в другой части дома отчетливо фыркает и наверняка прямо сейчас закатила глаза. Ванда… она всегда понимает. Это не значит, что она должна одобрять.
— Ты — полный придурок, братишка. Нашел тоже время, — раздастся беззлобно в его голове без намека на ожидание хоть какого ответа.
— Я пылью здесь вся пропиталась, пойду подышу, осмотрюсь. Мальчики, не скучайте, — накинет что-то на плечи и растворится в ночи, не дожидаясь ни одобрения, ни упрека.
Клинт отойдет от окна, и жалюзи громко щелкнут, возвращаясь на место. Как спуск курка в тишине. Как свист стрелы, что летит к своей цели. Летит, чтобы пронзить чье-то сердце насквозь. Сердце, что больше никогда не срастется.
— Она та еще штучка, я прав? Смертельно красива, умна и строптива, — Пьетро не видит его лица, но улыбку безошибочно ловит. И тотчас что-то, так похожее на раскаленный клинок, втыкается куда-то меж ребер. Слева. Точно между четвертым и пятым.
— А ты что ли запал? — и откуда силы на веселый голос, подъебку? Только глаза наливаются ртутью, только в горле — кислый комок. — Учти, я не позволю крутить шашни с сестрой, она тебе не какая-то там…
— У меня жена и дети, вообще-то. Можешь выключить цербера. Я твою сестру не трону, и в мыслях не было.
Не было и быть не могло. Слишком честен Клинт Бартон, слишком порядочен. Слишком — до тошнотворного — чист. Пьетро не знает, как мог, как п о л у ч и л о с ь запасть на такого.
Здесь свет приглушен, почти полумрак. Здесь приходится взгляд напрягать, чтобы разглядеть его силуэт, что замер у пыльного стеллажа, заваленного какими-то гербариями и подшивками журналов, кажется, родом из прошлого века.
Ночью все кошки серы, и они сейчас тут одни. Он мог бы шагнуть к нему и ткнуться губами в макушку. Он мог бы опустить ладони на плечи, шепнуть: “Пожалуйста, Клинт”.
Пожалуйста, Клинт, одна только ночь. Ты и я здесь, на краю жизни. Ты и я за мгновение до смерти. Ты и я, и никто никогда не узнает. Кроме Ванды, конечно, но Ванда ни в счет.
“У меня жена и дети вообще-то…”
Но я не хочу… не посмею даже мечтать, чтобы это было всегда. Одна только ночь. Только раз.
Так мало… так жалко.
Кажется, вспотели ладони, но он даже шевельнуться не может. Стоит — остолоп — и просто смотрит на чужую напряженную спину.
— Не думай, что я глупее, чем есть, — подает наконец-то голос, что кажется чуть ниже, более хриплым. Что царапает по загривку и ниже, к спине. — Меня Соколиным Глазом прозвали не только за меткость. Я… Пьетро, я вижу, как смотришь, как дышишь. Вот прямо сейчас, кажется, вижу, как мысли роятся в твоей голове… — Пауза. Выдох. — Не надо…
Тихо-тихо говорит, ни намека на жалость или