- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (33) »
Скудные берега tapatunya
Пролог
Возьми на радость из моих ладоней Немного солнца и немного меда, Как нам велели пчелы Персефоны. Не отвязать неприкрепленной лодки, Не услыхать в меха обутой тени, Не превозмочь в дремучей жизни страха. Нам остаются только поцелуи, Мохнатые, как маленькие пчелы, Что умирают, вылетев из улья. Они шуршат в прозрачных дебрях ночи, Их родина — дремучий лес Тайгета, Их пища — время, медуница, мята. Возьми ж на радость дикий мой подарок, Невзрачное сухое ожерелье Из мертвых пчел, мед превративших в солнце. Осип Мандельштам
Я прекрасно помню тот вечер, так, словно это было вчера. Помню запотевшие окна, за которыми плакала осень, размазанный свет уличных фонарей, уютное урчание холодильника и раздраженные вопли: — А я тебе говорю: монархия! Народ любит королей! Ты хоть раз слышал, чтобы президентам отрубали головы? Да ни в жизнь, максимум пристрелит какой недоумок, это разве выражение народной любви? А с королями не жизнь, а сплошной праздник: их травят, обезглавливают, ссылают в монастыри! — Как же ты мне надоел со своими королями, сил никаких нет. У нас уже в половине стран эти олухи! Я требую демократии для разнообразия. — И не спится ведь вам. Муж, раскрасневшийся после двух бутылок водки и нескольких глобальных порций домашних пельменей, посмотрел на меня неодобрительно. На растянутой белой майке у него краснели неопрятные пятна от кетчупа. Его кухонный сопартиец выглядел куда более трезвым и аккуратным. — Мы тебя разбудили? — буркнул муж, сгребая в угол разложенные между тарелок и рюмок заляпанные карты. Я села на табуретку и вытащила одну из карт. — Да разве заснешь, когда вы такой гам на кухне устроили! Опять вы про Грасс спорите? Да шарахните по нему уже чем-нибудь ядерным и идите спать, завтра на работу. — Чем это чем-нибудь ядерным? — ядовито уточнил у меня мужнин товарищ. — В Грассе еще даже порох не изобрели. Север, холод, никаких тебе термальных источников или других благостей. Люди способны убить друг друга за воз древесины. Смешно сказать, печки сушеной рыбой топят. — Тоска, — зевнула я. — Может и правда, — дал слабину муж, — напустим туда чумы какой-нибудь и закроем тему? У меня этот Грасс в печенках уже сидит. И ведь главное: размеров в нем — кот наплакал, а головной боли — страшно сказать сколько. Давай фишку с мором, никто даже не заметит. Был Грасс — и не было Грасса. — Держи, вот твой мор, — неохотно сказал его собеседник. — И вот это тоже кинь на карту. Муж машинально — две бутылки водки и пельмени, шутка ли — кинул еще одну фишку рядом с мором. И, запоздало спохватившись, глянул на стол. — Мерзавец! — взвыл он так неожиданно, что я едва не слетела со своего табурета. Вытянула шею, разглядывая вторую фишку, и расхохоталась. — Спасителя, — простонала я, хватаясь за бока. — Вы послали туда спасителя. — Я просто пытаюсь соблюсти баланс, — отбивался от ругани мужа его приятель. — Мор — спаситель, спаситель — мор. Вот вы придурки, — резюмировала я, восстанавливая дыхание. Так бы и забылся этот крохотный будничный эпизод — мало ли этих миров, в которые так увлеченно играет мой муж, — если бы не случилось нечто более серьезное. Муж застукал меня с любовником. Да ладно бы с любовником, проглотил бы, куда делся, но в собственной постели и с собственным закадычным другом. Тут я, конечно, дала маху, кто же спорит, но даже сейчас, спустя несколько десятков лет, не считаю наказание справедливым. — Разврат и предательство? — на удивление спокойно спросил муж, сильно бледнея. В романах пишут: «смертельная бледность залила его холодное лицо». — Что же, будет тебе разврат и предательство. И я как-то сразу поняла, что он собирается делать. Так и застыла — обнаженная — на кровати, не находя в себе сил ни помешать ему, ни хотя бы извиниться на прощание. Хлопнула большая дверь — муж вылетел из спальни. Потом хлопнула дверь поменьше — от ящика в его кабинете, где он хранил игральные фишки. «Боги, только бы не в Грасс», — успела подумать я, и, разумеется, открыла глаза уже в Грассе. Мор, спаситель и шлюха — таким выпал расклад для нищего Грасса, притулившегося на самой окраине Корявого Мира.
1
Ари был самым паршивым мальчишкой на всем белом свете — это вам всякий бы сказал. Ленивый и никчемный, он не годился ни для какого дела: меч выпадал из его хилых рук, рыбачить он тоже не мог, несколько часов в промерзлом северном море — и начинал поганец сразу харкать алой густой кровью. Пытались его пристроить и на кухню, но мальчишка из чистого упрямства опрокидывал котлы и тушил очаг, считая, что не мужское это дело — бабам помогать. Собаки его терпеть не могли, и тощие, вечно голодные коровы переставали давать и без того жидкое молоко, стоило Ари показаться в коровнике. Отец, добродушный огромный Бъерн, иногда с сожалением признавался, что лучше бы придушил никчемного сына в колыбели — только еду на такую бестолочь зря тратить. Остальные дети Бъерна удались на славу: были они здоровые и веселые, и всякое дело у них в руках ладилось. Старший, Эймунд, получил в наследство хорошую рыбацкую шхуну, и теперь его семья не знала голода. Средний, Снув, вырос отважным воином, и меч словно бы был продолжением его руки, так ловко и умело он с ним управлялся. Единственная дочь Бъерна, прекрасная Сангррид, вышла замуж за богатого скотовода с равнины и принесла своей семье много денег. Тови, предпоследний сын, остался при отцовском доме на правах самого младшего — на Ари надежды никто никакой не возлагал. Жена Бъерна умерла от стыда за своего последнего сына и была похоронена на скалистом утесе, где всегда вволю хозяйничал дикий ветер. Помимо бесполезности и лени отличался Ари и вредным характером: говорил все, что вздумается, не только мужчинам, но и замужним женщинам, забивал всякими сказками голову прислуге, а однажды испортил целый бочонок вина, бросив туда дохлую ворону. Били Ари часто и от души, Бъерн поначалу требовал с обидчиков денег, но потом махнул рукой: сам такое родил, что же теперь ни в чем неповинных людей в оброк вгонять. Вот и слонялся Ари целыми днями без дела, и его тощая высокая фигура стала такой же частью прибрежного пейзажа, как камни и птицы. Жители города обходили его стороной, и только иногда сердобольные старухи совали подростку кусок хлеба или сала, как местному дурачку. Хлеб и сало Ари съедал- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (33) »