хоботом попугая, включил форсаж и с рёвом скрылся вдали.

* * *

«Троянский пегас» входил в плотные слои атмосферы. Философ Архиплут сидел за пультом управления.

– Дуйте, дуйте, дуйте как-нибудь, – командовал он умоляющим голосом.

Корабль немилосердно трясло, будто он скакал по кочкам.

– Дуйте потише, – встрял Дураций.

Затрясло ещё сильнее.

– Дуйте! – испуганно вскрикнул Архиплут.

Раздался сильный удар по корпусу, корабль вздрогнул.

– Не дуйте, – заверещал поэт.

Удары посыпались один за другим. Затрещали доски.

– Как вы командуете?! – заорал Рем. – Пустите, я сам!

Он кинулся к пульту и закричал:

– Левые, дуйте! Правые, стойте!

Корабль закувыркался. Из его живота послышалась многоголосая брань легионеров, которым уже досталось немало шишек и синяков.

Рассерженный Пегас впервые в своей жизни увидел соперника. Ярость застилала его глаза, с губ срывались клочья пены. Раз за разом он налетал на деревянный корабль и из-под его копыт отлетали щепки и целые доски.

Вот копыто угодило в один из кувшинов. Он разлетелся в мелкие осколки, а на волю вырвался северный ветер Борей. Ужасно взревев, он закружился вихрем так страшно, что Пегас решил уносить копыта подобру-поздорову.

Разваливаясь в воздухе, корабль спускался на землю. Борей кружил его смерчем, пока тот не упал на пустынную местность. При не слишком мягкой посадке «Троянский пегас» окончательно развалился, горшки разбились, и, радостно завывая, восемь ветров наконец обрели волю...

Когда всё стихло, римляне пришли в себя. Гигант-Марс погрозил в небо кулаком. Пегас, который вернулся поближе, чтобы посмотреть, чем завершилось падение соперника, обнаружил к своему ужасу, что напал на бога войны.

– Строиться в походную колонну! – рявкнул бог.

– Быстро строиться! – подхватили консулы. – Быстренько, быстренько, Марс приказал...

– Теснее ряды! – крикнул Марс, и воины забыли о страхе полёта и набитых синяках – ведь сам бог войны ведёт их в поход! Сердца их наполнились гордостью и верой в удачу.

Струящееся марево накрыло колонну, вывернулось наизнанку небо, солнце стало чёрной дырой в сияющем небе, – бог времени Сатурн проводил римский легион через ворота времени к цели – к Багдаду.

* * *

Джинн и Яго подлетали к острову гарпий – горе, поросшей редким лесом.

– Что это? – спросил Яго, указывая на лету крылом на склон горы, покрытый какими-то плетёными корзинами.

– Это их гнёзда, Яго.

– Это что, птицы?

От склона начали отделяться чёрные фигуры, которые зароились, как пчёлы возле улья.

– Это странные создания...

«Странные создания», сбившись в стаю, быстро приближались, вырастая на глазах.

– ...и очень опасные. К тому же у них скверный характер, как говорят.

– Ой, – крикнул Яго, прячась под плащ джинна, когда вокруг густо засвистели стрелы. – Хорошенький приём! Даже имени не спросили!

Друзей окружило плотное кольцо полуженщин-полуптиц с крыльями, отливающими медным блеском. Воздух наполнился их каркающими голосами. Джинн, который снова принял облик жгучего брюнета с пронзительным взором, широко улыбнулся:

– Здравствуйте, девочки! Какие хорошенькие! – обольстительным голосом сказал он как бы про себя.

Гарпии прекратили метать стрелы.

– Ой, женихи! – пискнула самая молоденькая, лет ста от роду.

– Спокойно, – скомандовала предводительница. – Жених только один!

Джинн, как заправский кавалер, ловко подхватил её под ручку на лету:

– Позвольте представиться: Рахмат. Если пригласите в-гости, расскажу кое-что интересное...

– О женихах? – снова подала голос самая молоденькая, которая в первый раз и увидела-то мужчину.

– О чём же ещё, умничка моя! – ответил джинн, который уже понял, как себя вести.

– Ещё каких, цыпочки! – высунул голову враз осмелевший Яго.

Удобно усевшись в плетёном гнезде, джинн потягивал скверное вино, заедая его пресными лепёшками. Гарпии-воительницы были скверными хозяйками. Они густо облепили склон горы, стараясь подобраться поближе к гостю. Предводительница с трудом отгоняла самых настырных, которые пытались потрогать «жениха» руками. Тут и там вспыхивали короткие драки.

– Что ж вы дома сидите, когда вас пригласили в такое замечательное путешествие? –

удивлялся джинн.

– С женихами? – пискнула молоденькая.

– А как же!

Гарпии загалдели.

– О чём это ты? – сурово спросила старая гарпия. – Уж не о Багдаде ли? Была охота сложить крылья под каким-то дурацким Багдадом! Нептун нам не советовал...

– Ах он ревнивец, совсем не хочет отдавать вас замуж!

– Замуж, замуж! – загалдели гарпии.

– Зачем вам складывать крылья и головы под Багдадом? Это совсем необязательно. А какие там воины! – джинн закатил глаза и поцеловал кончики пальцев. – Отборные римские легионеры, лучшие из лучших! И все холостые!

Тут поднялся невообразимый галдеж.

– Тихо, цыпочки, – успокаивал их Яго, важно расхаживая по краю гнезда, будто он и был главный жених.

– Тихо, вороны! – рявкнула предводительница. – А воевать? Нас туда звали, чтобы захватить Багдад, да и легион туда, небось, не на прогулку собрался.

– А я вам предлагаю первым делом выбрать себе женихов, а султан Багдада каждой семейной паре выделит землю и дом – и живите себе на здоровье! Всё лучше, чем кровь проливать. Неужели не уговорите муженьков?

– Пусть только попробуют возразить! – закричали гарпии. – Уж я своего уговорю, пусть только пикнет!

– Вот это разговор! – улыбнулся джинн. – По рукам, что ли, девоньки?

Что-то неладно было в Багдаде, Алладин понял это сразу по сумрачным лицам горожан, едущим по дороге от города. На повозках многие из них везли весь свой нехитрый скарб. Люди бежали из города.

Алладин попросил Коврик спуститься на дорогу.

– Алладин, Алладин, – бросились к нему люди. – Не ходи в город! Будь осторожен!

– Что случилось?

Одного слова хватило принцу, чтобы понять всё, что произошло за время их отсутствия. И это слово было – «Мозенрат».

* * *

Чёрный принц вошёл в темницу.

– Снова ты, негодяй! – слабым голосом сказал султан, лёжа на гнилой соломе.

Слабо звякнули его кандалы.

– Мне надоело говорить с тобой, жалкий старикашка, – надменно сказал Мозенрат. – Завтра ты приведёшь свою дочь и вручишь мне – её жениху! А потом сможешь сидеть в своей комнатке и объедаться халвой сколько хочешь. Небось несладко на хлебе и воде?

– Мне несладко, Мозенрат, – мужественно отвечал султан. – Но ещё хуже придётся тебе, когда вернётся Алладин.

Мозенрат расхохотался:

– Если ему было суждено вернуться, он был