– отстой, и мы все умрем.

Накидываю капюшон на голову и на цыпочках выхожу из-за угла библиотеки, высматривая хулиганов, насильников и бешеных собак. На самом деле у собак нет бешенства, но за последние недели погибло так много людей, что их питомцы начинают собираться вместе и охотиться стаей.

Так. Много. Людей.

Образы тех, кого я потеряла мелькают у меня перед глазами, тусклые и зернистые, пробивающиеся несмотря на гидрокодон. Но болеутоляющее делает свое дело, и через несколько мгновений я снова становлюсь бесчувственной и мои мысли в тумане.

Когда «берег» становится чистым, я засовываю руки в передний карман толстовки, чтобы все мое барахло не вывалилось наружу, и бегу через улицу. Легковые автомобили и грузовики залезли на обочины, перевернуты в канавах и оставлены с широко открытыми дверями посреди полосы движения. Стараюсь не думать о том, сколько еще людей может быть в этих машинах, когда протягиваю руку и открываю дверь в «Бургер Пэлас».

Когда вхожу, я почти ожидаю увидеть пылающие знамена и демонов верхом на лошадях и кромсающих людей. Вместо этого вижу весь оставшийся жалкий город Франклин, забившийся в ресторан, и все в нем орут друг на друга.

Боже, как это громко! Люди, которые прожили здесь всю свою жизнь, тычут пальцами друг другу в лицо, споря о том, кто следующий в очереди. Младенцы орут. Матери плачут. Малыши кричат и бегают вокруг, как дикие животные. И от каждого несет спиртным.

Я вздыхаю и начинаю пробираться в конец очереди, когда замечаю, что моя учительница из третьего класса, Миссис Фрайзер, стоит у кассы. Ее черед делать заказ, но она слишком занята тем, что проклинает пастора Блэнкеншипа, который стоит за ней. Я уверена, что миссис Фрайзер не будет возражать, если я…

Проскальзываю перед ней к кассе, надеясь, что она продолжит кричать достаточно долго, чтобы я успела сделать заказ.

– Привет, и добро пожаловать в «Бургер Пэлас»! – девушка в бейсболке с названием ресторана и рубашке поло приветливо улыбается мне из-за прилавка. – Могу я принять ваш заказ?

Бросаю взгляд на вереницу людей и замечаю еще троих сотрудников, демонстрирующих такую же театральную улыбку.

Что за хрень они дают этим людям? Молли (экстази)? Кристаллический метамфетамин?

– Мм... да, – я стараюсь говорить тихо, – содовую и большую картошку фри.

– Не желаете Апокалипсис?

Я моргаю. Дважды.

– Простите, что?

– Апокалиптическую порцию, – она показывает на один из цифровых экранов позади себя, где анимированный тридцатидвухунциевый напиток и ведро картошки фри держатся за руки и прыгают вокруг огня: «Похоже, нам больше не нужно беспокоиться о углеводах, верно?»

Я хмурю брови.

– Э… нет, думаю, нет, – я слышу, как миссис Фрайзер обзывает пастора Блэнкеншипа пиздюком позади меня, и понимаю, что мне лучше заканчивать, – конечно, не важно. Сколько?

Веселая Полли на молли несколько раз постукивает по своему монитору:

– Это будет – сорок семь пятьдесят.

– За содовую и картошку? – выпаливаю я.

Она пожимает плечами, не позволяя своей улыбке угаснуть.

– Иисус, – бормочу я себе под нос, роясь в кармане толстовки в поисках денег.

Надувательство.

Я выкладываю содержимое своего кармана на стойку, чтобы разобрать его, и с этим простым, рассеянным жестом разверзается ад. Веселая Полли прыгает через прилавок, цепляясь за мою маленькую оранжевую рецептурную бутылочку, и в тот же самый момент пастор Блэнкеншип тоже вытягивает свою длинную руку, чтобы схватить ее.

Их руки сталкиваются, скидывая пластиковую баночку на пол, и я ухитряюсь наступить на нее, прежде чем она укатится. Но когда опускаюсь на колени, чтобы поднять ее, миссис Фрайзер врезается мне в спину, и мы обе оказываемся на стойке.

Вся толпа устремляется вперед, прижимая нас к поверхности из нержавеющей стали. Они толкаются, тянутся и хватаются за спасение в моем кулаке жадными, отчаянными руками. Я кричу, когда один из них вырывает клок моих волос, шиплю – когда другая царапает ногтями мою щеку; кусаюсь и толкаюсь локтями. Вопли, мычанье, злобные проклятия вырываются из меня. Я борюсь с толпой. Их вес давит на меня, сталкивает вниз. Я сворачиваюсь калачиком на полу, прижимая баночку к груди обеими руками, морщусь и принимаю удары.

Затем, так же внезапно, как началось, все останавливается. Звон в моих ушах появляется мгновением позже. Кто-то выстрелил из пистолета. Или из долбаной пушки, судя по звуку.

В помещении становится тихо, и толпа замирает, но я не поднимаю глаз.

Это может быть просто уловка. Кто-то один пытается отвлечь меня, чтобы другой мог украсть таблетки. Это может…

Я вздрагиваю, когда горячее металлическое дуло пистолета обжигает мне висок.

– Она пойдет со мной, – слышу голос незнакомца как раз перед тем, как чья-то твердая рука хватает меня за плечо и рывком поднимает на ноги.

Я стою в оцепенении и смотрю в лицо нападавшим. У них даже не хватает порядочности выглядеть пристыженными. На самом деле они вообще на меня не смотрят. Их глаза, несколько пистолетов и по крайней мере одна винтовка направлены на человека, держащего пистолет у моей головы. Они в бешенстве, но не потому, что он собирается похитить меня, а потому что забирает таблетки.

– Кто ты такой, черт возьми? – мистер Лэфан, наш бывший почтальон, рычит из глубины толпы. Один его глаз прищурен, и он держит бандита на прицеле.

Мой похититель пожимает плечами и ведет меня обратно к двери:

– Это ведь не имеет никакого значения, правда?

Я наблюдаю, как блеск гнева в глазах каждого заволакивается отчаянием, когда они понимают смысл сказанного.

Сегодня двадцатое апреля. Ничто больше не имеет значения.

Я не сопротивляюсь. Я даже не оборачиваюсь и не смотрю на него. Я позволяю ему увести меня за здание и молюсь о том, чтобы он сделал быстро то, что собирается сделать.

Так старалась не привлекать внимание.

По дороге я понимаю, что хромаю, но кажется, не могу определить место своей травмы. Во рту привкус крови, но боли не ощущаю. А мое тело кажется таким воздушным и легким, хотя на меня только что набросилась половина города.

Черт, этот гидрокодон – какое-то мощное дерьмо.

Я хихикаю над