«апрель 20».

Выдыхаю и бросаю его обратно на тумбочку. Раньше я чувствовала такое облегчение, просыпаясь от кошмара. Тогда у меня все еще была надежда, что какой-нибудь ученый где-нибудь разберется с этим. Но все на планете уже почти год видят сны о четырех всадниках апокалипсиса, наступающего 23 апреля, и у нас до сих пор нет ответов.

Уже через несколько месяцев большинство ведущих мировых исследователей либо смирились с поражением, либо умерли от сердечных приступов, либо сошли с ума от стресса в попытке разобраться с этим. С каждым днем новости становились все хуже, уровень преступности стремительно рос, и в конце концов дикторы просто перестали вести репортажи. Не имея ни ответов, ни надежды, ни, черт возьми, даже фальшивых новостей, чтобы успокоить нас, большинство людей просто смирилось с тем, что 23 апреля наступит конец света. В их числе и я.

      Я все еще чувствую облегчение, когда просыпаюсь от кошмара, но теперь, это только потому, что не могу дождаться, когда все закончится. Еще три дня. Я должна заниматься этим дерьмом еще только три дня. Стаскиваю себя с кровати и стону, глядя на свое отражение в зеркале ванной. Растрепанные черные волосы до подбородка обрамляют мое бледное лицо, точно так же, как вчерашняя размазанная подводка очерчивает мои запавшие голубые глаза.

Что творится с моими волосами, черт возьми? Мой взгляд скользит по грязной столешнице в поисках щетки и останавливается на длинной черной косе, все еще перевязанной резинкой, лежащей в куче, рядом с пустой бутылкой кодеинового сиропа от кашля.

Вот так, Рейн (rain – дождь). Лови кайф, срезай все волосы. Действительно оригинально.

Я пытаюсь вспомнить, что произошло прошлой ночью, но нет даже размытого пятна. Все просто исчезло, как волосы, которые я подбираю и бросаю в переполненный мусорный бак по пути в душ. Нам посоветовали использовать ванны для хранения воды на случай, если снабжение нашего города будет прервано, но, как я понимаю, если мы все равно умрем, почему бы сначала не насладиться горячим душем? А под «насладиться» я подразумеваю – плакать под струей, пока вода не остынет. Вытираю полотенцем свою новую уродливую стрижку, надеваю майку, клетчатые фланелевые пижамные штаны и сую ноги в старые ковбойские сапоги. Когда я раньше выходила из дома, мне всегда хотелось выглядеть хорошо – бронзатор, пляжные волны, декольте, обрезанные джинсы – все те штучки, которые привлекают внимание. В плохом смысле. А сейчас такой внешний вид побудит ограбить тебя или изнасиловать. По крайней мере, здесь. Теперь я старюсь выглядеть бездомной.

Как бы сильно мне ни хотелось провести следующие три дня в постели с головой под одеялом, я ужасно голодна, а все, что у нас есть – это сушеная лапша для спагетти, банка лимской фасоли и бутылка просроченного сиропа для блинов. Наши запасы были на исходе с тех пор, как банды захватили соседние продуктовые магазины. Они позволят вам сделать покупки, но вы должны будете согласиться платить им в их в валюте, а когда вы девятнадцатилетняя девушка, это...

Скажем так, я еще не настолько отчаялась.

К счастью, «Бургер Пэлас» все еще работает. И они берут наличные. Я просто должна войти и выйти, не привлекая к себе слишком много внимания.

Я поднимаю с пола толстовку «Двадцать один пилот» и борюсь с желанием зарыться носом в мягкий хлопок, как раньше. Знаю, что запах Картера давно исчез, как и он сам – и слава богу за это. Последнее, что мне нужно, это еще одно напоминание о том, что мой тупой бойфренд предпочел провести свои последние несколько недель на земле – в Теннесси со своей семьей, а не здесь – со мной.

Козел.

Я натягиваю толстовку через голову, завершая свой ужасный образ, топаю вниз по лестнице. В гостиной почти та же картина, что и каждое утро. Мой отец лежит в отключке, в своем кресле-реклайнере лицом к входной двери с зажатой в локте бутылкой виски и дробовиком на коленях. Я бы, наверное, сжалилась над ним, если бы он не всегда был горьким пьяницей. А он был.

Мой отец просто параноидальный подлый пьяница. Мне невыносимо даже смотреть на него. Я прикрываю рот рукавом толстовки, чтобы меня не вывернуло от запаха мочи и хватаю со стола его рецептурную бутылочку гидрокодона.

Думаю, что с тебя хватит, старина.

Сунув одну из маленьких белых таблеток в рот, я кладу остальные в карман и пересекаю гостиную.

Хватаю с крючка у входной двери отцовские ключи и запираю замо́к на ключ. Хотя я и умею водить, но не беру папин грузовик. Дороги так забиты брошенными и разбитыми машинами, что они не пригодны для проезда.

Правила дорожного движения были одной из первых вещей, которые сошли на нет после того, как начались кошмары. Все стали ездить чуть быстрее, выпивали по паре дополнительных стаканчиков, не обращая внимания на надоедливый красный свет и знаки «Стоп», забыв, что поворотники вообще когда-то существовали.

Было так много несчастных случаев, что эвакуаторы, копы из дорожной полиции, сотрудники скорой помощи не могли угнаться за ними, так что в конце концов они перестали даже пытаться. Разбитые машины скапливались и становились причиной новых аварий. Затем заправочные станции закрылись, и люди стали бросать свои автомобили где придется, когда заканчивался бензин.

Франклин-Спрингс, штат Джорджия, никогда не был классным местом, но теперь он выглядит как одна большая арена гонок на выживание. Я живу рядом с главным двухполосным шоссе, которое проходит через весь город. Так что, я бы знала, если бы они здесь проводились. Кстати, прямо напротив моего дома висит табличка: «Добро пожаловать во Франклин-Спрингс». Конечно, кто-то недавно забрызгал из баллончика буквы «RAN» в слове Franclin, так что теперь надпись гласит: «Добро пожаловать в Гребаный Спрингс».

Не могу представить, кто бы сделал такое!

Самый быстрый путь в город – пройти вдоль шоссе около мили, но это также скорейший путь быть ограбленным или изнасилованным, поэтому, плохо одета или нет, – придерживаюсь леса.

Как только мои ноги ступают на покрытую сосновыми иголками тропинку позади моего дома, я могу наконец расслабиться. Вдыхаю влажный весенний воздух. Слушаю, как птицы щебечут на деревьях и пытаюсь улыбнуться, но это чувствуется как-то неправильно. И я притворяюсь, всего на мгновение, что все снова хорошо, как раньше.

Но когда выхожу из леса и чувствую на своем лице жар от горящего рядом автомобиля, я вспоминаю: жизнь