опасаться, что на него пало проклятие Божие.
Лежа на ложе в саду под оливковым деревом, он подозвал Малха.
— Я хочу спросить тебя, Малх.
Слуга с готовностью наклонил голову.
— Насчет Галилеянина, — добавил Каиафа, внимательно вглядываясь в лицо слуги.
Малх кивнул, улыбаясь.
— Похоже, ты немало о нем знаешь, — сказал Каиафа и закашлялся.
Когда приступ кашля миновал, он собрался с силами и продолжил:
— Похоже, ты все знаешь о событиях последних недель. Ты стал одним из них?
— Одним из них? — переспросил Малх.
— Последователей Галилеянина.
Малх задумался, но ненадолго.
— Да, — ответил он.
— Ты видел, как его схватили.
— Да.
— Ты видел, как его повесили на кресте деревянном.
— Да.
— Ты знаешь, что он умер и был погребен.
— Да.
— И все-таки ты стал одним из талмидим мертвого рабби?
— Нет, — ответил Малх.
— Нет? Но ты сказал…
— Я не последовал за мертвым рабби. Я видел воскресшего Мессию своими собственными глазами.
У Каиафы пересохло во рту.
— Ты его видел?
Малх кивнул.
— Рассказывай.
Лицо Малха озарила счастливая улыбка.
— Я отправился на гору Фабор с Андроником и Юнием. Там собрались сотни людей по зову Иешуа. Он сидел и говорил с нами, сказал, что вся власть в небесах и на земле вручена Ему и что мы должны передавать Его учение повсюду, чтобы люди всех народов стали Его талмидим.[64]
— Когда это было?
— Две недели назад.
— И ты видел его?.. Ты видел его.
— Вот этими глазами, — ответил Малх, кивая. — Как и другие, их было пять сотен или больше.
— Где он теперь?
— Они сказали — одиннадцать, — что считаные дни прошли с тех пор, как Он вознесся на небеса у них на глазах.
Каиафу снова начал душить кашель, и он скорчился от боли на своем ложе. Когда боль отпустила, Каиафа перевел дух и заговорил:
— Как такое возможно?
— Мы всегда знали: когда придет Машиах, он совершит множество чудес и знамений. Разве можно сделать что-то более великое, чем воскреснуть из мертвых?
— Но его же повесили на кресте деревянном, — сказал Каиафа.
Это не требовало объяснений. Малх, как и он сам, знал слова Закона Моисеева: «Ибо проклят пред Богом всякий повешенный на дереве».
— «Как змия во пустыне, — возразил Малх, — вознесен Он был во исцеление народа его»… и всего мира.
Каиафа откинулся на ложе и закрыл глаза.
— Этого слишком много для меня.
Его хрипящее дыхание несколько раз грозило перейти в кашель, но он старался лежать неподвижно.
— Просто слишком тяжело для меня.
— Нееман едва не отказался от исцеления, ибо с виду это было слишком просто. Возможно, «слишком тяжело» — благословение Господне, — ответил Малх.
Каиафа открыл глаза и посмотрел на него так, будто видел впервые.
— Когда ты стал таким мудрым?
— Я всего лишь слуга, — ответил Малх. — Слуга мудрого господина.
Каиафа бросил на него внимательный взгляд, но в лице Малха не было и намека на насмешку. Интересно, он имеет в виду Каиафу… или кого-то еще? Может, Галилеянина?
— Было бы странно, если б Кохен ха-Гадоль стал последователем деревенского рабби.
— Возможно… но первосвященнику Израиля подобает признать Мессию, Помазанника Божьего.
— Ты…
Каиафу снова начал душить приступ кашля, но он быстро с ним справился.
— Ты хочешь сделать так, чтобы я уверовал?
Улыбка исчезла с лица Малха. Он опустил глаза.
— Я не хочу так сделать. Я думаю, вы уже уверовали, но еще не последовали за Ним.
— Как могу я пойти на такое, Малх? — Вопрос Каиафы прозвучал искренне, почти умоляюще. — Я Кохен ха-Гадоль. Я не могу сделать то, что сделал ты. Для меня это не так просто.
— Может быть. Но кто знает, почему вы стали Кохеном ха-Гадолем в такие времена?
Эта фраза была давно знакома обоим и много для них значила.
Каиафа вдруг вспомнил тунику своего верного слуги, залитую кровью. В ней он вернулся домой, когда схватили Галилеянина. И первосвященник понял, что, рассказывая о событиях того дня, Малх говорил правду. Каиафа тяжело вздохнул.
— Хотелось бы мне поговорить об этом.
«Ведь Малх всего лишь слуга. Мне нужно поговорить с кем-то таким…»
— С таким, как Никодим, — сказал он вслух и сел. — Да, Никодим. Я пойду к нему. Но сначала иди ты, предупреди его.
Слуга сделал какое-то движение, и это насторожило Каиафу.
— Что?
— Говорят, ему нездоровится. Он уже не одну неделю не выходит из дома. Говорят, он умирает.
— Никодим?
Малх кивнул.
— Что с ним случилось?
По лицу слуги было ясно, что он не хочет отвечать на этот вопрос. Каиафа не стал расспрашивать. По крайней мере, пока.
— Тогда я поговорю с Иосифом.
Малх нерешительно открыл рот.
— Что? Что с ним? — требовательно спросил Каиафа.
— Иосиф… говорят, он бежал из города, — ответил Малх.
— Как бежал?
— Говорить об этом опасно.
Кашель снова начал сотрясать Каиафу. Наконец он сел на ложе.
— Рассказывай, — приказал первосвященник слуге. — Почему Иосиф бежал из города?
Малх опасливо покосился на Каиафу, но подчинился приказу.
— Он считает, что здесь ему грозит опасность, — начал он.
— Что же ему угрожает?
— Кое-кто говорит, что Иосифу пришлось покинуть город из-за тех же людей, которые повинны в болезни Никодима.
— Повинны в его болезни? — Каиафа не верил своим ушам. — Ты хочешь сказать, его отравили?
Малх едва заметно кивнул.
— Кто? — задыхаясь от кашля, спросил первосвященник.
Малх опустил глаза и подождал, пока приступ кашля закончится. И ответил еле слышно:
— Семья первосвященника.