прочитать ей на ночь сказку и купить сахарной ваты. Как он хотел искупить все свои промахи, начать все сначала.

И тут, как и в ту ночь в «Рамат-Рахель», его осенило. И эту мысль, казалось, внушил сам Господь Бог. «Сделай это сейчас. Прямо сейчас».

Рэнд подошел к Трейси и Карлосу. Одной рукой взял за плечо дочь, другой — Карлоса и пристально посмотрел Трейси в глаза.

— Ты уверена, что это именно то, чего ты от меня ждешь?

Трейси кивнула. Она улыбалась, а по щекам текли слезы.

— Ты уверена, что это именно тот человек, за которого ты хочешь выйти замуж? — спросил Рэнд, чувствуя, как у него зачесались глаза.

Трейси, не вытирая счастливых слез, кивнула.

Рэнд повернулся к Карлосу.

— Сможешь ли ты позаботиться о моей дочери намного лучше, чем делал это я? Будешь ли ты мужчиной, которого она заслуживает?

— Она заслуживает большего, чем я могу ей дать, но я отдам ей все, что у меня есть. — Голос Карлоса звенел от волнения.

«Да, — подумал Рэнд. — Встаешь утром и никогда не знаешь, что принесет тебе грядущий день. Печаль или радость, боль или исцеление, вину или спасение, сожаление или надежду».

Откуда уж ему было знать, что принесет именно этот день…

Рэнд до последнего момента не был уверен, что у него получится сделать это как надо, но все получилось. Он обнял обоих, дочь и будущего зятя. Перевел дыхание, чтобы справиться с эмоциями.

— Хорошо. Вот вам мое благословение.

118

31 год от P. X.

Иерусалим, Верхний город

Малх терпеливо ждал, когда первосвященник наконец откашляется.

— Надеюсь, я поправлюсь. — Каиафа горько усмехнулся.

Он хотел было непринужденно рассмеяться, но не смог побороть очередной приступ кашля. Наконец первосвященник протянул слуге тоненький свиток в кожаном чехле.

Малх ухватился за свиток, но первосвященник еще не выпустил его из рук. Так они и держались — каждый за свой край.

— Тебе надо быть очень осторожным. Это не должен увидеть никто, кроме Никодима. Ты понял?

— Да.

По лицу слуги Каиафа видел, что Малх все понимает.

— Дождись ответа и немедленно принеси его мне. Только мне и никому другому. Ты понял?

— Да.

— Иди.

Каиафа выпустил свиток. Малх спрятал его в складках туники.

Каиафа со стоном откинулся на ложе. Он не вставал с постели уже несколько дней. Прежде чем закрыть глаза, он заметил жену, дочь Анны, которая с нескрываемым интересом следила за ним из окна.

ЭПИЛОГ[67]

37 год от P. X.

Иерусалим, Енномова долина

Малх подождал, пока женщины, жены Теофила и Матфея, младших сыновей Анны, закончат обряд перезахоронения, который уже больше столетия совершали евреи в Иерусалиме и его окрестностях. Через год после похорон (а этого времени было достаточно, чтобы плоть истлела) гробницу вскрывали и кости покойного складывали в оссуарий, а погребальную нишу в стене мог занять гроб с другим покойником.

Они молча стояли в богато украшенной фамильной гробнице, которой суждено было стать последним пристанищем для всех членов семьи Анны, включая зятьев и невесток. Женщины размотали саван, открыв останки Каиафы, отерли кости и стали одну за другой складывать их в оссуарий, начав с костей ног и в последнюю очередь опустив в оссуарий череп первосвященника.

За те годы, что прошли со смерти Машиаха Иешуа, многое изменилось. Хозяин Малха, Иосиф бар Каиафа, время от времени обменивался короткими письмами с фарисеем Никодимом, до самой смерти последнего. Малх знал, что Каиафа не верит, что Никодим умер из-за болезни или несчастного случая. Его смерть — не большая случайность, чем избиение камнями Стефана за городскими стенами. Каиафа сомневался не в том, что сыновья Анны (он был жив до сих пор) неоднократно, но безуспешно пытались убить фарисея Савла, который тоже стал последователем Иешуа.

После смерти Никодима из свидетелей того, что первосвященник уверовал в Иешуа, остались лишь Малх и Юний. Малх думал, что семье Анны каким-то образом стало об этом известно. Он подозревал, что болезнь, несколько лет мучившая Каиафу, и даже его смерть как-то связаны с верой первосвященника в воскресение Иешуа. Видимо, как ни был первосвященник осторожен и мудр, это не помогло ему избежать смерти. Теперь его место занял шурин, Ионатан, и вряд ли правда о том, что Каиафа поверил в Мессию, выйдет наружу. Теперь она была похоронена вместе с ним.

Когда женщины уложили кости в каменный ящик и взялись за тяжелую крышку, вытесанную из известняка, Малх обратился к ним:

— Я сам это сделаю. Я закрою оссуарий и поставлю его в нишу.

Женщины удивленно переглянулись, но спорить не стали и направились к выходу из гробницы, а Малх повернулся к оссуарию. Сунув руку в складки туники, он вытащил опасный документ — свиток, который Каиафа хранил в тайне от всех. Положив его в угол оссуария, Малх приподнял тяжелую каменную крышку и аккуратно поставил ее на место, а потом протолкнул оссуарий в нишу с полукруглым верхом.