- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (20) »
близко? — настаивал тучный блондин.
— Мы не могли счесть отделявшего нас расстояния, — ответил Орсохов, пожимая руку Адель и Соне.
Адель засмеялась. Соня вспыхнула.
— Вы очень мило острите, m-r Орсохов, — заметила она.
— Очень рад, если вы это находите.
Разговор завязался живой и бойкий.
— Ну уж ножик, — говорила Адель, разрезывая дымящийся ростбиф, приготовленный a l’anglais[4].
— А что?
— На нем можно доехать верхом до Петербурга и не обрезаться.
— Значит, он все таки острее языка m-r Орсохова, — вставила Соня.
— Во всяком случае, им удобнее зарезаться, чем вашими остротами, — быстро ответил Орсохов.
Все засмеялись.
Пенистый портер полился в стаканы. Затем последовали устрицы с рейнвейном. Добрались и до шампанского. — Господа, — провозгласил Орсохов, — тост за здоровье всех цветов. — И камелий в особенности, — добавил другой блондин. — За поощрителей садоводства, — ответила Соня. — За здоровье их карманов, — добавила Адель. Все выпили. Исчезли еще две бутылки. Разговор становился живее и откровеннее. Парочки разместились: Адель о чем-то шепотом разговаривала с Орсоховым, толстый блондин сидел рядом с Соней, обняв ее за талию. — Господа, поедемте в парк, — предложила Адель. — Что же мы там будем делать? — рискнул заметить Орсохов. — Поедемте, поедемте, — крикнула Соня. Четверо собеседников поднялись с мест и, расплатившись, направились к выходу. В то время, когда Соня, которая шла последней, выходила из дверей гостиницы, по тротуару проходил очень молодой человек, так лет двадцати с чем-нибудь, с очень живой и выразительной физиономией; увидя Соню, он остолбенел и остановился на месте. — Неужели это вы? — тихо спросил он. Соня подняла глаза и яркая краска залила все лицо ее. На минуту она было остановилась, видно было, что в ней происходила некоторая борьба, но в это время тучный блондин обернулся, раздался голос Адели; Соня потупила глаза и, не поднимая их, решительным шагом пошла к коляске мимо молодого человека. Кучер ударил по лошадям, коляска полетела, только один молодой человек долго еще стоял на одном месте и смотрел вслед экипажам, хотя они давно уже скрылись из виду.
Пенистый портер полился в стаканы. Затем последовали устрицы с рейнвейном. Добрались и до шампанского. — Господа, — провозгласил Орсохов, — тост за здоровье всех цветов. — И камелий в особенности, — добавил другой блондин. — За поощрителей садоводства, — ответила Соня. — За здоровье их карманов, — добавила Адель. Все выпили. Исчезли еще две бутылки. Разговор становился живее и откровеннее. Парочки разместились: Адель о чем-то шепотом разговаривала с Орсоховым, толстый блондин сидел рядом с Соней, обняв ее за талию. — Господа, поедемте в парк, — предложила Адель. — Что же мы там будем делать? — рискнул заметить Орсохов. — Поедемте, поедемте, — крикнула Соня. Четверо собеседников поднялись с мест и, расплатившись, направились к выходу. В то время, когда Соня, которая шла последней, выходила из дверей гостиницы, по тротуару проходил очень молодой человек, так лет двадцати с чем-нибудь, с очень живой и выразительной физиономией; увидя Соню, он остолбенел и остановился на месте. — Неужели это вы? — тихо спросил он. Соня подняла глаза и яркая краска залила все лицо ее. На минуту она было остановилась, видно было, что в ней происходила некоторая борьба, но в это время тучный блондин обернулся, раздался голос Адели; Соня потупила глаза и, не поднимая их, решительным шагом пошла к коляске мимо молодого человека. Кучер ударил по лошадям, коляска полетела, только один молодой человек долго еще стоял на одном месте и смотрел вслед экипажам, хотя они давно уже скрылись из виду.
Глава II КАМЕЛИЯ И ЛЮБОВЬ
Фамилия молодого человека была Посвистов. Звание — студент. С первого взгляда физиономия Посвистова не представляла ничего особенного. Это был молодой человек немного повыше среднего роста, темноволосый и черноглазый. Черты лица его были неправильны: немного вздернутый нос и несколько толстый подбородок, покрытый юношеским пушком, вовсе не представляли собой особенного изящества; только вглядевшись попристальнее, вы могли бы заметить и ум, сверкавший в его черных глазах, и эту добрую, необыкновенно симпатичную улыбку. Словом, в Посвистове не было ничего особенного: в герои французского романа он бы не годился. — Что же за человек был Посвистов? А человек он был так себе, пожалуй, и недурной. Был сын довольно зажиточных родителей, в месяц получал когда рублей пятьдесят, когда и больше, а потому и мог жить, сравнительно с другими студентами, довольно безбедно; впрочем, так как он еще в гимназии считался душой своего кружка, то и теперь небольшой тесный круг гимназических товарищей постоянно был сплочен около Посвистова. На квартире его постоянно пребывали двое-трое товарищей победнее. С ними слушались и проходились лекции, с ними же происходили и кутежи, которые так часты у студентов первого курса. Шальной и беззаботный малый был Посвистов. Не знал он цены ни деньгам, ни здоровью. Сегодня, например, кутеж и ужин в лучшем трактире, назавтра неслось в заклад все скудное имущество студента и вся компания гуртом отправлялась обедать в какую-нибудь греческую кухмистерскую, где за двадцать копеек получали удовлетворение своему неприхотливому аппетиту. Познакомился Посвистов с Соней довольно оригинальным образом. Июнь был на исходе и погода стояла удушливо-жаркая. Посвистов, в этот день только получивший от родных деньги и выкупив заложенное платье и часы, от скуки решился отправиться в Петровский парк. Это было время процветания домино-лото. Посвистов, забравшись в Немецкий клуб, засел играть в лото. Сначала дело шло так себе: он играл больше вничью. Затем небольшого роста, хорошенькая брюнетка, сидевшая как раз напротив Посвистова, начала выигрывать самым ужасающим образом. Дело кончилось тем, что Посвистов проиграл решительно все свои деньги, что-то рублей около сорока, и остался только с одним рублем. Он встал из-за стола. — Что же вы не продолжаете? — заметила Посвистову брюнетка, которая во время игры несколько раз на него поглядывала. — Отыграйтесь. — К несчастью, — смеясь, ответил ей Посвистов, — у меня в кармане только один рубль. — Э, полноте, не хотите ли? — и брюнетка протянула Посвистову изящный портмоне, битком набитый ассигнациями. — Благодарю вас, я никогда не беру денег от женщины, — вспыхнув отвечал Посвистов. Брюнетка, в свою очередь, закусила губы. Поужинав и выпив бутылку пива, Посвистов с философическим спокойствием отправился пехтуром восвояси. Был час второй ночи. Чуть-чуть начинало светать. Посвистов по холодку шел быстро. Расстояние неприметно сокращалось. Ему ужасно захотелось курить. — Папиросы, кажись, есть, — проговорил вслух Посвистов, шаря в карманах. Папиросы точно оказались, но спичек не было. В это время Посвистова быстро обогнала коляска, запряженная парой в дышло. В коляске сидела женщина; она курила папиросу. — Остановитесь на минутку, — громко крикнул Посвистов. Сидевшая в коляске женщина с удивлением обернулась, затем она что-то тихо сказала кучеру. Коляска остановилась. Посвистов подошел. — Что вам угодно? — вежливо спросила сидевшая в коляске женщина. — У меня нет спички. Позвольте закурить у вас папиросу, — отвечал, приподняв шляпу, Посвистов. Дама засмеялась и протянула Посвистову папиросу. Посвистов стал закуривать. При свете раскуриваемой папиросы Посвистов узнал в сидевшей в коляске ту самую брюнетку, которая предлагала ему денег в Немецком клубе. Со своей стороны, брюнетка также узнала Посвистова. — Что это вам вздумалось в Москву пешком идти? — смеясь, спросила брюнетка Посвистова. Тот комически махнул рукой. — Проигрались? — допрашивала брюнетка. — До копейки. — Ну так садитесь, я вас подвезу. — Благодарю вас. Посвистов полез было на козлы- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (20) »