неловко обматывать проволокой запястья Игнасио Переса. Родинка на его щеке потемнела ещё больше, наверное, потому, что он покраснел от волнения. Он старался не смотреть на Игнасио Переса и то и дело извинялся, когда проволока слишком впивалась в кожу и тот невольно морщился. Люди продолжали наблюдать за происходящим, и некоторые из них даже подошли поближе.

    — Кто этот человек, алькальд? — спросил один из подошедших, грузный пожилой мужчина с красным лицом и отвислыми усами. Он посасывал погасшую сигару и потел.

    — Убийца, — не сразу ответил алькальд, словно ещё давал время Игнасио Пересу всё переменить. Но тот упорно молчал и смотрел на свои запястья, которые виток за витком обматывала толстая проволока. — Убийца, сеньор Ривальдес.

    — Вот как, убийца? Кого он убил?

    — Хосе Матео Чиньеса.

    — Ах так! Но постойте, алькальд, а как же… Как же — тот? — сеньор Ривальдес кивнул на Сильвестре, продолжавшего растирать руки.

    — Этот оболгал его. Подбросил ему деньги, чтобы отвести подозрение от себя. Он во всём признался.

    — Скажите, какая дрянь!

    — О, сеньор, вы не представляете, на какую низость способны подобные выродки.

    — Какая дрянь… — повторил Ривальдес, качая головой и с отвращением разглядывая Игнасио Переса. — Но вы-то хороши, алькальд!

    — Преступник арестован, сеньор Ривальдес, — раздражённо сказал Аурелио Домингес. — И он во всём признался.

    — Да, но… Ладно, алькальд, поговорим об этом позже.

    — Да, сеньор Ривальдес, — кивнул алькальд, ненавидя Игнасио Переса. — Поговорим позже.

    Ривальдес кивнул, окинул Игнасио Переса ещё одним неприязненным взглядом и пошёл к гробу, у которого стояла вдова.

    Карабинер наконец скрутил проволоку и посмотрел на алькальда. Тот велел ему отойти и ждать.

    — Ну что, доволен? — сердито спросил Аурелио Домингес Игнасио Переса. — Доволен? Ты добился справедливости, радуйся. Что же ты не радуешься?

    Игнасио Перес промолчал.

    — Быть может, ты думал, что тебе выйдет послабление? Ты думал, они скажут: посмотрите, этот человек раскаялся, давайте смягчим ему наказание? Кому ты сделал лучше?

    — Вы сами сказали: закон суров, но это закон.

    — Это не я сказал.

    — Но это правда.

    — Правда — шлюха, — зло пробормотал алькальд. — Знал бы ты, чего она стоит… Впрочем, ты скоро узнаешь.

    — Пусть так, — сказал Игнасио Перес.

    — Пусть так, — кивнул алькальд и жестом велел отвести нового арестанта к домику смотрителя.

    Теперь Игнасио Перес сидел между двумя карабинерами, а Сильвестре покорно выслушивал нотацию алькальда, которую тот читал ему с суровым и непреклонным видом. Игнасио Перес не слышал, что говорил алькальд, но по выражению его лица было понятно, что Сильвестре Ибаньесу приходится не сладко и что в Пасабильдо его ждёт невесёлое будущее. Хорошо, если ему есть куда податься, подумал Игнасио Перес, хорошо, если в Пасабильдо его не оплакивает сейчас старая мать, если нет у него младших сестёр и братьев, о которых он должен заботиться.

    Карабинеры не смотрели на Игнасио Переса. Они сидели рядом с каменными и смущёнными лицами, поставив ружья между ногами, упрямо глядя на реку и не произнося ни слова. Они словно чувствовали себя виноватыми в том, что с ним случилось. Проволока больно сдавливала запястья, как ни старался карабинер скрутить её не слишком туго.

    Паром, скрипя и нагоняя на берег волну, причаливал к пристани. И едва только борт его со скрежетом ударился о причал, как в то же мгновение грянул раскатистый гром и на землю разом, словно только и ждал этого, обрушился непроглядный ливень.

    Игнасио Перес посмотрел на траурную процессию. Люди стояли под дождём, хмуро и рассеянно поглядывали на небо и мокли, не предпринимая никаких попыток укрыться. И только покойнику было хорошо, потому что его закрыли, едва начался ливень. Теперь Игнасио Пересу не видно было его парафинового носа и сложенных на груди бледных рук. Этот дождь не надолго, подумал Игнасио Перес, — это как вода из ведра, которое опрастывает хозяйка: выплеснулась, и всё. Наверное, уютно и покойно лежать сейчас в тёмном гробу и слушать, как барабанит по крышке дождь, подумал Игнасио Перес, который всегда любил слушать, как стучится дождь в окно его маленького дома и как капает в подставленное ведро из протекающей крыши.

    Как он и думал, не прошло и пяти минут, ливень перестал. Но ветер усилился, давая понять, что немного погодя дождь соберётся с силами и польёт снова. За то недолгое время, пока лило, люди успели промокнуть до нитки, как и предполагал Игнасио Перес. Почерневшая рубаха прилипла к спине старика, который так и не отошёл от реки, а продолжал сидеть, опустив ноги в воду. Наверно, он тоже знал, что этот ливень ненадолго.

    К ним подошла вдова и, остановившись в нескольких шагах от Игнасио Переса, стала смотреть на него. Наверно, алькальд или тот вислоусый с сигарой рассказали ей, что убийца её мужа тут же ожидает парома. Теперь она стояла и с ненавистью смотрела на этого убийцу. Слава богу, подумал Игнасио Перес, что не Сильвестре чувствует на себе этот взгляд, потому что он ни в чём не виноват. А ведь одного такого взгляда достаточно, чтобы убить человека. А меня этот взгляд не может убить потому, может быть, что я уже не человек.

    Мокрое траурное платье собиралось складками и прилипало к ногам вдовы, мантилья, которую она так и не сняла с головы, безвольно свисала мокрой тряпкой. По щекам её стекали крупные капли и падали на мокрую землю. Карабинеры старательно смотрели на реку, но то и дело бросали на вдову смущённо-испуганные взгляды.

    — Будь ты проклят! — сказала вдова и плюнула под ноги Игнасио Переса, а по щекам её стекала вода и мантилья липла ко лбу. — Будь ты проклят и сдохни поскорей, пока ещё не похоронили Хосе. Чтобы он видел и знал, что убийца не пережил его ни на день.

    — Я не знаю, когда меня расстреляют, — сказал Игнасио Перес, словно бы в своё оправдание.

    — Ублюдок! — сказала сеньора де Чиньес. — Я бы с радостью забила тебе в глотку те деньги, ради которых ты убил моего мужа, чтоб ты сдох поскорей.

    — Думаю, алькальд не станет тянуть, — успокоил её Игнасио Перес.

    — Ублюдок. Мерзкий ублюдок. Убийца. Дерьмо.

    Она наверняка могла бы сказать ещё много слов ненависти, но тут гроб с покойником подняли, и стали заносить на паром. Промокшая процессия уныло потянулась следом. Люди чувствовали себя неуютно в мокрой насквозь одежде на сильном ветру. Подошёл Аурелио Домингес, взял вдову за локоть:

    — Пойдёмте, сеньора, — сказал он.

    — Когда его убьют? — спросила вдова, не двигаясь с места и